Дунаев - история иисусовой молитвы. Алексей георгиевич дунаев Выводы из лекции

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Алексе́й Гео́ргиевич Дуна́ев ( , Москва) - российский патролог , переводчик , специалист по истории религии, искусствовед и литературовед . Внучатый племянник искусствоведа Н. М. Тарабукина .

Биография

Родился в 1967 году в Москве. В 1991 году закончил классическое отделение филологического факультета МГУ. В 2000 году закончил очную аспирантуру в Государственном университете гуманитарных наук (ГУГН) при Институте всеобщей истории Российской Академии наук (). В течение нескольких лет был доцентом филологического факультета Российского Православного Университета (Института) св. апостола Иоанна Богослова (до 2003 года). С 1 февраля 2003 года работал заведующим Книжной редакцией Издательского Совета Русской Православной Церкви. С 1 января 2007 года состоит на должности научного редактора-консультанта ИС РПЦ .

Внёс значительный вклад в становление современной русской патрологии . Автор более ста научных работ. Специалист по истории византийского исихазма . Во взглядах на патристику придерживается строгого критического подхода, отдавая важнейшее значение филологическому анализу текстов. Является одним из наиболее компетентных специалистов по истории паламитских споров. Учение Григория Паламы о фаворском свете и о различении сущности и энергий в Боге критикует с научных и богословских позиций. Подверг серьёзной ревизии паламитское богословие с точки зрения учения Православной Церкви о Евхаристии: согласно его выводам, утверждения Григория Паламы о полной неприобщимости божественной природы приводят к трудностям при догматической формулировке православного учения о Евхаристии, а образно-символистские концепции паламитов (напр., Феофана Никейского и Филофея Коккина) являются не просто крайностями их учения (какого мнения придерживался И. Мейендорф), но «закономерным, доведенным до логического предела выводом из всего паламитского богословия, испытавшего сильное влияние Пс.-Дионисия Ареопагита, а через него - и неоплатонизма» . Поэтому взгляды антипаламитов (Григория Акиндина , Димитрия и Прохора Кидонисов, Иоанна Кипариссиота и др.) считает недооценёнными, а богословские взгляды паламитов научно непроработанными. В целом, полагает вопрос о церковной рецепции паламитского богословия в православии ещё не решённым.

На своей в Живом журнале выступает по общественным и церковным вопросам. Является критиком некоторых действий Московской патриархии .

Основные труды

• Путь к священному безмолвию: Малоизвестные творения святых отцов-исихастов. М.: Братство свт. Филарета Московского, 1999.
• Вторая сотница преп. Иоанна Карпафийского. Москва: Индрик; Синодальная библиотека, 2001.
• Преп. Макарий Египетский . Духовные слова и послания. Собрание типа I (Vatic. graec. 694). Москва: Индрик, 2002.

Полный список трудов:

см. .

Напишите отзыв о статье "Дунаев, Алексей Георгиевич"

Примечания

Ссылки

• .
• А. Г. Дунаева в Живом журнале

Отрывок, характеризующий Дунаев, Алексей Георгиевич

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это, как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.

Исихазм

19 декабря 2015 г. прошла лекция к.и.н., патролога, переводчика и богослова А.Г. Дунаева "История Иисусовой молитвы".

Алексей Георгиевич Дунаев - Лекция История Иисусовой молитвы

Ниже публикуется русский перевод анонимного византийского комментария к Иисусовой молитве. Формула молитвы в этом толковании (VII–VIII вв.) несколько отличается от употребительной ныне («Боже наш» вместо «Сыне Божий»; «помилуй нас» вместо «помилуй мя»; отсутствует также позднейший эпитет «грешного»). В толковании же свт. Марка Эфесского (XV в.), помещенном в настоящем сборнике еще ниже и составленном на основании одной из версий анонимного комментария, молитва имеет уже привычный для нас вид.

Анонимное догматическое толкование на молитву «Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. Аминь»

Молитва «Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. Аминь» была нам передана для произнесения во всякое время не просто так или случайно, без рассуждения и исследования.

Ибо, хотя этот стих короток, он ни в коем случае не лишен догматического содержания3, напротив, с рассуждением и больш им попечением, при содействии Святого Духа, он был составлен святыми отцами для уничтожения всех ересей и исполнения заповедей Господа.

Ведь в нем каждое слово исполнено догматическим смыслом, Господними заповедями и богочестием. Ибо одни еретики говорили, что Христос - простой человек, но не Сын Божий; другие же, что Он, будучи только Богом, не был также совершенным человеком, лишь по видимости приняв человеческое [естество]; иные же, исповедуя [Его] Богом и человеком, не две природы сводили в одну ипостась, но говорили как о двух природах, так и двух ипостасях и двух сынах; а другие, признавая, что две природы сходятся в одной ипостаси, учили, что сами эти природы смешались и слились в одну6, и утверждали, что из двух природ возникла одна особая природа.

Но этот стих через слово «Господи», которое указывает на божественную природу, отвергает Ария и его единомышленников, говорящих, что Он - простой человек, но не Сын Божий.

Через слово «Иисусе», которое являет человеческую природу, [этот стих] заставляет умолкнуть Евтихия и Диоскора и их сотаинников, полагающих, что Он - только Бог, и [таким образом] прилагающих страдания божеству. Через слово «Христе», то есть «Боже и человече», он унимает Нестория и тех, кто вместе с ним считают, что ипостаси отдельны друг от друга, измышляют двух сынов в едином Христе Боге и две ипостаси и говорят, что Святая Богородица не Богородица, а Христородица.

Через слово «Боже» он обращает вспять Феодора, епископа Фаранского, Гонория Римского, Сергия и Пирра, Петра Трусливого8 и всех, иже с ними, показывая пустословие дерзающих говорить о слиянии и одной особой природе, и одной воле, и одном действии. Являя неслитной божественную природу, а тем самым и человеческую, [этот стих] утверждает две сущности, соединенные вместе в одной ипостаси.

И так <доведя до конца> православное учение о Христе, [молитва] прибавляет слово «наш», братски соединяя верующих друг с другом и связывая их через любовь, в которой, то есть в любви, пребывает вся полнота закона и заповедей.

Таким образом охватив полноту догматов и заповедей, она присоединяет слово «помилуй», ибо мы бываем помилованы через правильную догматическую веру и исполнение заповедей. Затем она добавляет слово «нас», непосредственно связанное с любовью, и в конце прилагает «аминь», что значит «да будет!», молитвенно подтверждая истинность и достоверность сказанного.

Часть 2

Выводы из лекции

1) Традиция "умного делания" не была непрерывной, наблюдаются обрывы между "синайским" исихазмом и "омфалоскопическим" и между последним и Василием Поляномерульским/Паисием Величковским. В какой мере традиция была на самом деле единой, а в какой - лишь выдавала себя за таковую, выяснить невозможно. Восстановление традиции каждый раз происходило на основании скудных сведений из книг и из восточных практик, которые не прерывались.

2) Анализ двух дррус текстов, проведенный А. В. Бусыгиным, доставил еще одно, на сей раз неопровержимое, доказательство византийского происхождения исихастских сборников с текстом о трех годах раздельного вселения Троицы, откуда с неизбежностью следует вывод о еретическом и магическом характере византийского "омфалоскопического исихазма", равно как и многовековой (500-600 лет) русской практики Иисусовой молитвы.

3) Происхождение "Откровенных рассказов Странника" и возрождение интереса к психосоматической технике Иисусовой молитвы в к. 19 - 20 вв. не имеет ничего общего с реальной святоотеческой традицией. Техника молитвы, описанная в "Страннике", явилась следствием личных экспериментов Арсения Троепольского на основании сведений из "Добротолюбия", жития и 75 действий Василиска с использованием сведений из Бхагавад-Гиты и суфийской техники (и, возможно, опыта Игнатия Лойолы) вследствие особых богословских установок, проистекавших из теснейших контактов Арсения Троепольского с русскими масонами пер. пол. - сер. 19 в.

4) Влияние восточных практик можно предполагать на первом этапе (4-7 вв., йога), достаточно уверенно постулировать в 13 в. (суфизм и опосредованно йога), вполне доказательно (хотя и не во всех мелочах) - на "Странника" в 19 в.

5) В попытке богословски оправдать мистическую "омфалоскопическую технику" свт. Григорий Палама, не имевший личного опыта созерцания Света (в его сочинениях подобные свид-ва отсутствуют, что было очевидно его современникам, приписавшим ему "Главы" Симеона Нового Богослова), ошибочно счел естественный свет, зримый практиками разных религий, Нетварным, вследствие чего, с опорой на богословие Пс.-Дионисия Ареопагита (и тем самым косвенно - на Прокла), создал неверную богословскую систему, лишь частично скорректированную его последователями (мысленное, а не реальное различие между сущностью и энергиями). Богословие свт. Григория Паламы должно быть пересмотрено и, как минимум, значительно исправлено путем уточняющих формулировок. Только такой шаг даст шанс православному богословию вернуться к своей традиции и продолжить свое самостоятельное творческое развитие (в частности, дать соборную оценку имяславию).

В ноябре 2007 г. вышел из печати очередной, 41-й выпуск «Богословских трудов» (далее — БТ) (), который, несомненно, заслуживает самой внимательной рецензии. Сначала мы коснемся формально-эдиционной стороны сборника, а затем — его содержания.

Рецензируемый номер полностью компенсировал годичный перерыв (в 2006 году БТ не выходили), имея вместо обычных 300-400 страниц целых 600 (чтобы быть точным, 592 с.). Соответственно, книга вышла в твердом переплете (надеемся, что и следующие номера будут изданы аналогично и не будут рассыпаться при чтении «от корки до корки»). Оформление (которое, на наш взгляд, могло бы быть лучше) повторяет предыдущие (БТ 39 и ) тома, используя изображение евангелиста Иоанна Богослова и содержательные рубрики. Редакция тома позаботилась сделать журнал более удобным, приблизив его к европейским стандартам. Так, на первой странице каждой статьи внизу приведены сведения о томе и пагинации (это удобно при ксерокопировании или сканировании), сделан общий список часто используемых сокращений (либо список приводится в конце статьи, если сокращения касаются только данной работы), произведена частичная унификация библиографических ссылок. В журнале использован единый шрифт стандарта юникод, что позволило избежать резкого расхождения в русских, европейских и древнегреческих текстах (это не относится, однако, к более редким языкам, включая древнерусские и церковнославянские тексты). Наконец, дан английский перевод содержания выпуска (к сожалению, отсутствуют резюме).

Не все из указанных улучшений (уже имеющихся в других периодических научных журналах РПЦ, например, в «Вестнике ПСТГУ» и в «Богословском вестнике»), впрочем, проведены последовательно. Так, в ряде статей использована система библиографического (и шире — ссылочного) описания, принятая в «Православной энциклопедии» (ПЭ), тогда как в других публикациях видны отступления от нее. Несомненно, проблема отсутствия единого и обязательного ГОСТа (и недостатков последнего ГОСТа) существует в целом в издательской деятельности в России, но в церковных изданиях, имеющих свою специфику, она видна особенно выпукло. Сегодня все большее распространение получает система, принятая в ПЭ (например, оформление ссылок на Миня в таком виде: PG. 95. Col. 1550 A, вместо: PG 95, 1550 А; или на журналы: VC. 1974. Vol. 28. P. 304-307, а не: VC 28 (1974), 304-307; и др., включая многочленные ссылки на Священное Писание или труды древних авторов), хотя она не всегда наглядна и, главное, тратится слишком много места на «лишние» точки, Vol., Bd., P., S. и т.п. Отсюда возникают две проблемы. Во-первых, каждый журнал (особенно в случае расхождений с ПЭ) должен давать единый стандарт библиографических описаний, чтобы авторы могли ориентироваться на него. В рецензируемом выпуске БТ такой стандарт отчасти задан (см. раздел «К сведению авторов»), но рекомендации не охватывают всех, даже весьма распространенных, случаев оформлений, поэтому его можно рассматривать, скорее, как заявку на дальнейшую разработку (такой список в более разработанном виде хорошо было бы поместить на сайте ИС РПЦ). Во-вторых, даже когда такой стандарт имеется, отнюдь не все авторы утруждают себя следованием ему, и тут остаются два варианта: или не принимать недооформленную статью вообще, либо проводить унификацию или самому редактору, или корректору (последнее не очень желательно). Несомненно, Издательский Совет должен был бы в такой ситуации играть более активную и даже «законополагающую» роль, но в настоящее время ИС РПЦ, увы, вынужден догонять, а не обгонять другие академические организации. Впрочем, в некоторых отношениях нынешние БТ точнее ПЭ (смотри, например, расшифровку сокращений под сиглами GCS, PLP и многими другими и сравни ее с расшифровками в последних томах ПЭ).

В целом, подводя итог «одежке», можно отметить несомненные положительные сдвиги по сравнению с предыдущими номерами. Остается пожелать, чтобы в следующих номерах указанные недоработки были бы исправлены или сведены к минимуму.

Сборник вполне традиционно начинается с публикации русских переводов творений святых отцов и учителей Церкви.

В. Г. Патрин и А. Г. Дунаев перевели анонимный византийский комментарий на Иисусову молитву и аналогичный позднейший комментарий свт. Марка Эфесского. Поскольку греческие оригиналы сравнительно труднодоступны в России (их нет в TLG , а сами журналы имеются далеко не но всех, даже центральных, библиотеках России), они приведены en regard с переводами. В послесловии А. Г. Дунаева критически рассмотрена недавняя гипотеза В. М. Лурье о более ранней передатировке анонимного комментария .

Раздел по догматическому богословию представлен рядом ценных публикаций.

Продолжен перевод, начатый в предыдущих номерах БТ, труда В. Н. Лосского о Майстере Иоганне Экхарте. Обратим внимание читателей на очень интересную рецензию М. Ю. Реутина (с. 571-576) на исследование В. Н. Лосского. Рецензент является специалистом в изучении рейнских мистиков, помимо ряда уже опубликованных работ, он готовит к изданию в ближайшее время в известной серии «Литературные памятники» Российской академии наук свой перевод ряда творений Экхарта с большой статьей о его жизни и творчестве, а также отдельное специальное исследование о Мастере. Отдавая должное труду В. Н. Лосского, рецензент показывает, что автор, несмотря на, в определенной степени, новаторский подход, все же не был свободен от бытовавших в то время на Западе научных стереотипов и не различал в достаточной степени в богословии Экхарта двух составных — не только апофатического, но и катафатического подхода. Не сумев раскрыть в должной мере положительную составляющую экхартовского мистического опыта и преувеличив роль via negativa, Лосский одновременно не был чужд тенденции «воцерковить» рейнского мистика. Несомненно, книга В. Н. Лосского вошла в свое время в ряд классических работ об Экхарте и как таковая она должна быть донесена до русского читателя, однако предупреждение рецензента о том, что это уже «пройденный путь», кажется нам далеко не лишним, чтобы несколько «остудить» пыл многих читателей, с которым они продолжают по инерции относиться к любым работам В. Н. Лосского, хотя — заметим от себя — и чисто богословско-патрологические штудии В. Н. Лосского (введенные в широкий оборот в советское время благодаря БТ) далеко не безупречны в научно-историческом и концептуальном отношении. Превознесение апофатики, прочтение древних авторов с точки зрения позднейших концепций и взглядов — эти замечания в равной мере можно отнести и к прочим работам парижского богослова. К сожалению, обоснованная критика, который подверглись в ученых кругах на Западе труды В. Н. Лосского, почти неизвестна в России, тогда как несомненные заслуги ученого преувеличены.

Статья М. М. Бернацкого, хотя и посвящена, казалось бы, относительно далекой от нас истории конца XVII в., представляется, тем не менее, даже еще более актуальной, чем следующая за ней статья Ж.-К. Ларше о диалоге с дохалкидонскими Церквами. Дело в том, что М. М. Бернацкий впервые сделал комментированный перевод на русский язык деяния Константинопольского Собора 1691 г., направленного против «тетрадей» великого логофета Иоанна Кариофилла, в которых отрицалось, как якобы неправославное, слово «пресуществление». В противовес этим «тетрадям» в томосе Собора, подписанного Константинопольским и Иерусалимским Патриархами, было исповедано православное учение о сущностном преложении хлеба и вина в Тело и Кровь Господа нашего Иисуса Христа и равнозначность термина «пресуществление» другим святоотеческим терминам («преложение» и т.д.). В статье также впервые опубликован фрагмент из послания Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Адриана, в котором Патриарх пространно цитирует выполненный незадолго до того Евфимием Чудовским славянский перевод соборного постановления, включая анафемы не верующим в пресуществление и не принимающим этот термин. Эта публикация М. М. Бернацкого, не только вводящая в широкий оборот сам текст деяний, но и показывающая рецепцию Собора 1691 г. в РПЦ и других Поместных Церквах, имеет такое значение для современной РПЦ, что работа была предана гласности (незадолго до публикации в БТ) на сайте Синодальной богословской комиссии , где читатель найдет все дальнейшие необходимые сведения и материалы, включая сам текст работы Михаила Михайловича (пагинация на сайте Комисии не совпадает с пагинацией верстки БТ).

Работа Ж.-К. Ларше, написанная в 2000 г. и впервые переведенная на русский язык, была уже опубликована на нескольких европейских и на арабском языках. Она посвящена результатам богословских диалогов Православных Церквей с дохалкидонскими Церквами, последними из которых были встречи в 1990-м (Шамбези) и 1993-м годах. Как известно, эти встречи и последовавшие за ними документы вызвали целый ряд нареканий (не только в России, но и, например, на Афоне и в Сербии) в адрес священноначалия православных Церквей в следовании «экуменической ереси». Как правильно замечает в сноске редактор БТ 41 Е. С. Полищук, эти решения не были утверждены на Архиерейском Соборе РПЦ 1997 г. и на Юбилейном Архиерейском Соборе РПЦ 2000 г. Однако столь развернутый и тщательно аргументированный богословский анализ этих документов появляется на русском языке впервые, если не считать издания в свое время книги (в научном отношении гораздо более слабой) диакона А. Кураева и В. М. Лурье (На пороге унии. Станем ли мы монофизитами? — М., 1994).

Ж.-К. Ларше, известный и весьма авторитетный французский патролог, в юности перешедший из католичества в православие, самым подробным образом анализирует учения свт. Кирилла Александрийского, Севира Антиохийского, статус и осуждение богословия Севира и Диоскора в Православных Церквах, дает нелицеприятную оценку стремлению современных богословов (в частности, иеромонаха, ныне епископа, Илариона (Алфеева), который в 1997 г. представил Богословской комиссии доклад, получивший широкую известность на Западе — см. с. 205, сноски) релятивизировать догматику и постановления Вселенских Соборов ссылками на исторические и психологические факторы. Русский читатель, интересующийся богословием и патрологией, с особенным интересом прочтет раздел об отношении к богословию Севира со стороны св. императора Юстинианом, прп. Максима Исповедника и Иоанна Дамаскина. Отметим, что о критике Севира прп. Максимом русский читатель может также прочитать в только что вышедшей книге переводов всех писем прп. Максима Исповедника (СПб., 2007), где в качестве предисловия переведено вступление Ж.-К. Ларше к публикации французского перевода писем Исповедника (о Севире см. с. 18-34).

Раздел «Библеистика», долгое время отсутствовавший в БТ, представлен работой А. А. Алексеева «Септуагинта и ее литературное окружение». Как правильно замечает в сопроводительной сноске редактор, статья носит «обзорный характер». В основном в ней излагаются сведения, хорошо известные ученым и просто образованным христианам. Так, автор перечисляет и дает краткий обзор второканонических книг (оспаривая, правда, сам термин на с. 258, но не предлагая взамен никакого другого вполне удовлетворительного), апокрифов, грекоязычных иудейских писателей (в т. ч. Филона Александрийского и Иосифа Флавия) и др. литературных памятников «межзаветного периода». Статья, на наш взгляд, чрезмерно «раздута», ибо многие сведения можно прочитать в специальной литературе или в «Православной энциклопедии». Работа ценна именно как популярное изложение достижений современной библеистики для студентов-небиблеистов богословских учебных заведений. Надеемся, специалисты еще выскажутся о том, насколько адекватно и корректно изложен в этой большой работе столь обширный материал. Заметим отдельные огрехи и небрежности авторской работы (либо проверки верстки): так, на с. 217 слово βασιλεύς дано с неправильным (облеченным) ударением; на с. 248 греческое название произведения дано почему-то по-гречески, но в латинской транслитерации, а не непосредственно в греческой графике и не в латинском переводе, как в других местах; на с. 251 ударение в слове προφήτης поставлено не на том месте; и др.

В разделе «Агиография» публикуется сравнительно небольшая (11 с.), но весьма ценная работа А. Ю. Виноградова «Предания об апостольской проповеди на восточном берегу Черного моря». Автор, специализирующийся, в частности, в области апокрифических преданий об апостоле Андрее, убедительно показывает на основании новейших научных достижений в агиологии, что целый комплекс сведений об апостольской проповеди Андрея и основании им ряда кафедр в Восточном Причерноморье не имеет оснований в Новом Завете и апокрифических актах и восходит лишь к Псевдо-Епифанию (VI-VII вв.) и дальнейшей литературе. В одной из первых же сносок автор пишет: «В дальнейшем мы практически не будем ссылаться на работы наших предшественников — конечно, не из неуважения к таким именам, как В. Г. Васильевский или Ф. Дворник, но исключительно в силу коренных изменений и в издании, и в изучении основных источников по данной теме: апокрифических актов, апостольских списков и житий Андрея Первозванного. Классические для своего времени труды по апостольским спискам Т. Шерманна (которыми, впрочем, отечественные исследователи все равно не пользуются, предпочитая ссылаться на В. Г. Васильевского и свящ. С. Петровского) полностью заменены работами Ф. Дольбо и М. Ван Эсбрука, жития апостола Андрея изданы недавно заново и впервые в полном объеме, а в отношении апокрифов сегодня выработан абсолютно новый научный стандарт, представленный прежде всего Series apocryphorum в Corpus christianorum». Оценить справедливость данного утверждения позволяет сопоставление выводов А. Ю. Виноградова с предисловием С. А. Беляева к первому тому «Истории Русской Церкви» митр. Макария (Булгакова). Археолог, пытаясь доказать недостатки «Истории Русской Церкви» Е. Е. Голубинского сравнительно с аналогичным (но более ранним) трудом митр. Макария, утверждает, что предание о путешествии апостола Андрея если не в Новгород, то хотя бы в Киев (и тем более в Скифию) имеет веские доказательства именно в апокрифических актах. Беляев как раз опирается на выводы В. Г. Васильевского и С. П. Петровского, стараясь подкрепить их археологическими данными и ссылками на современную агиологию. Так, согласно С. П. Петровскому и С. А. Беляеву, сказания об апостольской проповеди Андрея возникли в I-II вв. (см.: Ук. соч. Т. 1. М., 1994. С. 37-52, особенно 45 сл.). Однако оказывается, что этот вывод прямо противоположен реальным данным современной науки, представленным в работе А. Ю. Виноградова.

В следующей обширной статье (90 с.), уже из раздела «Литургика», диакон М. Желтов исследует древнейшие славянские рукописи, содержащие чин Божественной литургии. Работа превосходно документирована и, надеюсь, будет оценена специалистами по достоинству. Поскольку литургика не входит в сферу наших интересов и компетенции, ограничимся лишь одним общим замечанием. Основные выводы статьи напрямую зависят от рукописей, вовлеченных в сферу исследования, а последняя, в свою очередь, в значительной степени зависит от датировок рукописей. Автор благодарит А. А. Турилова (с. 281, примеч. 79) за «неоценимую помощь в работе над настоящей статьей». В самом деле, судя по дальнейшим сноскам, этим известным славистом передатировано 13 из 33 древнерусских и 4 из 30 южнославянских рукописей Служебника до XIV в., на которые опирается дальнейшее исследование. Почти все эти передатировки (кроме одной) сделаны, видимо, устно, и автор не приводит никаких конкретных обоснований этих передатировок. Однако при таком объеме автору следовало бы, возможно, предварить исследование отдельной главой (написанной в соавторстве с А. А. Туриловым или только одним Туриловым), посвященной «внешнему» (а не литургико-содержательному) анализу рукописей, тем более что передатировки на основании почерка являются весьма сложным делом. Статья очень хорошо и тщательно оформлена, в конце приведен список всей использованной литературы по вопросу. Отметим, впрочем, единичные случаи авторской невнимательности (особо заметные благодаря хорошему общему фону) при корректуре иноязычных текстов, например, греческих (с. 317, строки сверху 11 и 14: ударение вместо придыхания в словах εἰς и εὐλογητὸς; с. 322, снизу основного текста строка 7: нет облеченного ударения над вторым τῷ; с. 323, строка 6 сверху: придыхание вместо ударения в ἐκτελέσαντες; с. 354, 3 сверху: острое ударение вместо облеченного в слове θεῖαι); встречаются ошибки и при описании иностранных изданий, особенно на французском языке (например, с. 354, снизу 2: Grand вместо Grande; с. 355, снизу 4: нет accent grave над артиклем «а»; с. 357, раскрытие сокращения Meester: напечатано origins вместо origines). Итогом исследования стало выявление особенностей состава древнерусского формуляра литургии до Диатаксиса свт. Филофея (Коккина) и сделанное автором предположение о происхождении этих особенностей при помощи сопоставления с южнославянским материалом.

В 41-м сборнике, наконец, завершается растянувшаяся на несколько номеров БТ публикация документов из Канцелярии Святейшего Синода, относящихся к делу об афонских монахах. В основном публикуемые документы имеют чисто исторический интерес, имяславческого богословия касаются лишь немногие (в первую очередь, № 183, 201, 205, 220). Относительно данной публикации следует отметить две вещи. Во-первых, публикатор — епископ Венский и Австрийский Иларион (Алфеев) — поторопился с изданием всех материалов, печатавшихся в БТ (с присовокуплением некоторых документов из первой своей двухтомной книги «Священная тайна Церкви», посвященной истории имяславчества), включая материалы данного сборника, за два месяца до выхода из печати настоящего номера БТ. (Заметим, что читатели, имеющие упомянутый двухтомник и комплект БТ, могут не покупать новую книгу епископа Илариона (Споры об Имени Божием: Архивные документы 1912-1938 гг. Спб., 2007), как ничего нового не содержащую и являющуюся просто отдельным переизданием ранее опубликованных документов.) Во-вторых, абсолютно непонятна роль епископа как публикатора. Насколько можно предположить, заслуга епископа Илариона состоит в том, что он организовал работу сотрудников РГИА (которых и благодарит) и наборщиков. Однако сама публикация не снабжена никакими историко-пояснительными комментариями. Более того. Публикатор заявляет, что «во всех документах сохранена орфография и пунктуация оригинала», не делая каких-либо оговорок о транслитерации средствами современной графики и ее принципах. И в самом деле, в большинстве случаев сохраняются окончания «-ыя», «-аго» и т. п., порой малограмотная орфография и пунктуация подлинников и т. д. Однако при этом отсутствуют такие обязательные элементы дореформенной орфографии, как еръ, ижица, ять и проч. В ряде случаев несомненно приведение пунктуации к современной. Нет никаких гарантий, что в публикации сохранены без изменений, например, прописные-строчные, вариативные падежные окончания и т.п. Спрашивается, зачем нужен такой странный способ публикации, якобы имитирующей «документы»? Следовало бы воспроизводить документы или «факсимильно» (то есть, сохраняя абсолютно все при перенаборе: нынешние технологии позволяю осуществить это без каких бы то ни было проблем), или в современной орфографии и пунктуации. Если же автор хотел подчеркнуть уровень грамотности составителей документов, то и тут одним из основных признаков было бы правильное употребление «ять», а это увидеть из публикации невозможно.

Дальнейшая подборка материалов посвящена 125-летию со дня рождения и 70-летию со дня кончины священника Павла Флоренского. Впервые публикуется курсовая работа о. Павла об Иакове, Брате Господнем, с пометами (порой нелицеприятными) М. Д. Муретова. Публикация и комментарии выполнены довольно тщательно (за исключением ошибок в греческой диакритике, например на с. 438 и 440). Как и все работы Флоренского, она «крайне любопытна и оригинальна» (характеристика, данная М. Д. Муретовым работе в целом).

Статья В. П. Визгина, написанная несколько растянуто, анализирует соотношение платонической и экзистенциальной установок в мировоззрении Флоренского, сравнивая, в частности, философию Флоренского и Марселя (этому сравнению посвящена также изданная ранее специальная работа Визгина). Вывод автора, после столь долгого чтения, не поражает своей новизной или оригинальностью: «Подведем итоги нашего исследования. В кавказском символе, ключевом для творческой личности о. Павла, органически слились воедино платоническое и экзистенциальное начала. В его личном конкретном опыте переживаются и платоническая мистика, и мистика христианская, а такое переживание уже само по себе несет в себе момент экзистенциальности, характеризующий все его творчество. В зависимости от конкретной ситуации эти конститутивные моменты философского мировоззрения находятся в определенном подвижном динамическом взаимоотношении. Именно это мы и стремились показать». Написанная по-своему интересно и в современном философском ключе, не без интересных наблюдений и сопоставлений, богослову эта статья, тем не менее, вряд ли даст в итоге что-то существенно новое для понимания творчества о. Павла.

В работе Е. В. Ивановой вводится в оборот новый архивный материал, связанный с голодом в России в 1921-1922 гг. и действиями свт. Тихона. Как показывает Е. В. Иванова, «церковный помгол» был закрыт большевиками, а роль Церкви и ее усилия помочь голодающим всячески замалчивалась.

Значительный блок БТ 41 составляют рецензии, из которых две (А. Г. Дунаева и А. Г. Бондача) весьма обширны.

В пространной рецензии на библиографию библиографий по патристике и смежным дисциплинам Д. Кранца А. Г. Дунаевым указаны конкретные методологические и содержательные недочеты библиографии, приведены библиографические списки, дополняющие (хотя и далеко не полностью) сведения, имеющиеся в метабиблиографии.

Издание греческого оригинала «Алфавитных глав» под именем прп. Симеона Нового Богослова тот же рецензент рассматривает как полезное, но не проработанное с точки зрения научно-исследовательской (прежде всего, остается открытым вопрос об авторе компиляции и о соответствии большинства мест подлинным произведениям прп. Симеона Нового Богослова либо же осужденного за ересь Константина Хрисомалла).

Две книги отрецензированы (реферативно) А. А. Ткаченко. В первом обзоре изложено содержание сборника материалов Второго заседания «Семинара по Еноху», состояшегося 1-4 июля 2003 года в Венеции и организованного рядом подразделений Мичиганского университета (Отделением Ближневосточных исследований, Центром иудейских исследований имени Дж. и С. Франкелей и Центром исследований раннего христианства). Вторая рецензируемая А. А. Ткаченко книга посвящена «технической» стороне написания писем в античности (способы и инструменты для письма, участие и роль секретарей), а также возможному богословскому значению столь, казалось бы, второстепенного фактора.

А. Г. Бондач подробно анализирует качество , защищенной в МДА в 1985 г., но на русском ранее не издававшейся. Книга опубликована в серии «Православное богословие», которая была начата публикацией перевода исследования Ж.-К. Ларше о прп. Максиме Исповедника. Рецензент приходит к выводу о невысоком научном уровне издания.

Наконец, завершает рецензионный ряд краткий анализ сборника материалов, изданного М. А. Бабкиным под заглавием «Российское духовенство и свержение монархии в 1917 г.» (М., 2006). Рецензент БТ — А. Г. Кравецкий — сожалеет, что публикатор ограничился подборкой материалов, но не сформулировал собственной позиции. Однако заметим, что одновременно с написанием рецензии для БТ Бабкиным было опубликовано отдельное исследование: Бабкин М. А. Духовенство Русской Православной Церкви и свержение монархии (начало XX в. — конец 1917 г.). М., 2007. Кравецкий восполняет этот на момент написания рецензии недостаток, цитируя одну из статей М. А. Бабкина: «Призывы, прозвучавшие с церковных амвонов и со страниц епархиальных изданий, побуждали народ повиноваться новой власти, способствовали формированию у него положительного отношения к свержению династии Романовых и, тем самым, фактически узаконивали Февральскую революцию. По словам князя Жевахова, российская “революция явила всему миру портретную галерею революционеров, облеченных высоким саном пастырей и архипастырей Церкви”». Надо сказать, что опубликованные материалы во многом подтверждают вывод ученого о либерально-демократическом настрое большинства представителей высшей иерархии, по сути дела нарушивших архиерейскую присягу в верности государю.

(О рецензии М. Ю. Реутина было сказано выше.)

Конференциям и семинарам посвящены две заметки, завершающие выпуск 41-го тома БТ, в самом же конце помещены «Список сокращений» и «К сведению авторов».

Подытожим рецензию. После выпуска БТ 38, когда был преодолен «застойный период», наступивший после вынужденного ухода митрополита Питирима с поста главного редактора издательства Московской Патриархии, настоящим сборником сделан новый шаг на пути превращения (или возвращения?) БТ в центральный богословский печатный орган РПЦ, собирающий на своих страницах все лучшее, чем располагает нынешняя российская (и шире — всеправославная) церковно-историческая и богословская наука. Движение в сторону большего соответствия международным стандартам оформления; расширение блока с важнейшими материалами, имеющими актуальное догматическое значение (работы Ж.-К. Ларше и М. М. Бернацкого); активное использование и публикация архивных первоисточников, включая древнерусские и церковнославянские тексты (статьи М. М. Бернацкого и диакона М. Желтова); увеличение блока рецензий, причем не только и не столько «описательно-информативных», сколько «полноценно-критических»; привлечение, наряду с «мэтрами», молодых ученых, уже зарекомендовавших себя в качестве достойных специалистов, — все это свидетельствует, что РПЦ обладает определенным научным потенциалом, который имеет все шансы активно и плодотворно развиваться. Одновременно не забыты и старые «просветительские» традиции БТ (в первую очередь — переводы с древних и новых языков), обращающие журнал к более широким читательским кругам.

Мне пришло письмо от ч-ка, мне известного, в котором изложена вкратце история двух студентов МДАиС (обе фамилии названы, но я раскрою лишь ту, что уже фигурирует у Кураева). Суть ее в том, что оба были любовниками, причем первый (не вызывавший подозрений) был женат, а второй -- тот самый Магилев -- имел все повадки гомика. Их роман продолжался даже после пострига и рукоположения второго. Об их связи стало известно жене (которая тут же развелась) и начальству, которое поспешило втихарях и без огласки отчислить первого (второй уже отбыл из МДА ранее в Казахстан).
Самое интересное, что у этой истории есть невероятно скандальное продолжение, о котором знают лишь немногие, но раскрыть которое, увы, я не могу в силу данного обещания.
Такие факты, бросающие тень на МДА, тщательно скрываются. И пока гомоепископы сидят на своих кафедрах, а все случаи не расследуются и не предаются огласке, так все дальше и будет. Раковая болезнь, охватившая всю Церковь.

О том, кто любит иеромонаха Магилева и кого любит он сам см.

Добавлю лишь, что любовь епископа Амфилохия к своему личному секретарю Магилеву столь сильна, что по прошествии всего лишь двух лет со дня хиротонии бедра юноши украсила наградная "палица"

(краний слева)

Даром, что официально "Награждение производится указом Святейшего Патриарха не ранее чем через пять лет после возведения в сан протоиерея (через семь лет после возложения наперсного креста для монашествующих, но не менее чем через десять лет служения в сане пресвитера)".

Любовь епископа творит чудеса...
Впрочем, это не мешает любимчику в интимной переписке с третьими лицами называть своего покровителя просто Лохий.

В комментариях у А. Г. Дунаева несколько человек из МДА вспоминают, что еще будучи студентом, Магилев своему любовнику делал дорогие подарки. Откуда деньги? От Амфилохия?

***
Из сегодняшней почты:

Магилев до меня домагался, я потом спать боялся в семинарии, думал что ночью
нахлобучит... Слава Богу тогда дежурил дежпом, который часто ходил по
комнатам... Я его отшил, но он до другого прикапался. Один раз был случай Магилев позвал студента 1 курса в баню там магилев накачал его алкоголем, после этого **** пришел и был в шоке и рассказал что магилев сосал член у него, а потом на лицо кончил....Я спросил ***** почему не сопротивлялся, он сказал что был очень пьян.....я ему поверил, потому что знаю что он
такой. Магилев прямо мне вопрос задал ты ориентации би, я спросил всмысле.
говорит пацанов любишь я говорю нет, я гетеро натурал. после этого он меня
везде подставлял и ненавидел когда я его отшил............

Про Щапова тоже ЖУТЬ! Он геем еще был с семинарии, он приставал, его воспитатели
с поличным ловили и должны были отчислить, но часть студентов обратилась к
ректору, мол вы не так поняли, это неправда и его оставили. ДАК
ОН ЕЩЕ ХЛЕЩЕ ПОТОМ КУРАЛЕСИЛ! Его рукоположили.... Стал дежурить при семинарии и
всегда старался навязаться в компанию молодых студентов, бывало что он прям в
соседней комнате приставал целоваться, прижимал к стене. Это такой пидар,
жуть....

Такая вот история случилась со мной и с одним другом, который после этой истории
ушел из семинарии. Все это происходило блин в 100 метрах от собора и 500 метрах
от епархии. Простите за эмоции, но как вспомню, так вздрогну.

Спасибо за статьи!"

"Прокатился гром по земле Сибирской и не только по поводу сообщения про
Магилева и Щапова. Многие учились в ТДС, очники и заочники, много звонков
было мне, мол зайди, почитай, что скажешь, в общем все гудят по поводу этой
новости... В начале 2014 года приехал из Казахстана в Томск бывший студент ТДС (он учился в семинарии, отчислился и его Магилев позвал к себе, мол будешь петь) и рассказал то, что с ним там произошло.
Приехав к нему на неопределенный срок, Самойлов И. уехал совсем скоро,
через пару дней из-за того, что магилев пришел к нему в келью поздно
вечером и начал приставать, он отказался, потом начал отбиваться и Магилев
ему предложил 20 тысяч рублей, он все равно его послал. И вот Самойлов
приезжает и начинает рассказывать тем, с кем общался в семинарии, про это
случай (все это разносится, но не очень сильно), потом рассказывает и про
Щапова, мол так и так, тоже в сауну звал и там приставал, но говорит самое
интересное то, что Щапов же его и скоординировал к Магилеву... После
публикации, я узнал еще о 2 фактах приставания, эти товарищи боялись
рассказывать (выпускники), стремно было, а сейчас под шумок рассказали.
В курсе все преподаватели, студенты, священники, жаль, что с главной
страницы быстро пост о переписки ушел, потому что об этом конечно многие
узнали и ссылками делятся, но кто-то еще не успел об этом узнать с блога".

***
Гомоэротическую переписку Магилев вел со свящ. Щаповым из Томска. И вот отнюдь не анонимное сообщение оттуда:
k_istine_icxc

Примерно год назад, один из священников в Томске говорил мне, что у нас завелся содомит из попов. Мол, говорят люди, ходит по ресторанам соответствующим, там его знают, стол накрывают автоматически, друзья и компании у него соответствующие. Спрашиваю - кто? Не сказал мне тогда - фактов мало. Вчера спрашиваю, не про Шапова ли говорил тогда? Да. Так что недобрые слухи про Алексея Щапова в томской поповской среде уже как минимум год имели место...

митрополиту Минскому и Заславскому Павлу,

Патриаршему экзарху всея Беларуси

КОПИЯ

Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси

КИРИЛЛУ

Ваше Высокопреосвященство!

Обращаюсь к Вам с открытым письмом в связи с ситуацией, сложившейся в Минских духовных семинарии и академии.

13 марта 2015 г. я опубликовал на своем сайте (http://www.danuvius.orthodoxy.ru/Tsigel.htm) присланное мне письмо о плагиате, обнаруженном в публикациях, связанных с кандидатской диссертацией прот. А. Цигеля, первого проректора и проректора по учебной работе Минской духовной семинарии (МинДС), защита которой состоялась 10 июня 2013 г. Это письмо было перепечатано на сайте Портал-Кредо (http://www.portal-credo.ru/site/?act=monitor&id=22496).

Вскоре после указанных публикаций Ученый совет Минской духовной академии (МинДА) 27 марта 2015 г. о недопустимости плагиата, находящееся в полном соответствии с требованиями Священного Синода РПЦ МП (п. V «Положения об итоговых и научно-квалификационных работах (диссертациях) в системе духовного образования РПЦ » от 22 марта 2011 г.). По имеющейся у меня информации, в МинДА была назначена специальная экспертная комиссия по выяснению вопроса о наличии плагиата в кандидатской диссертации прот. А. Цигеля. Результаты работы комиссии были доложены на очередном заседании Ученого совета МинДА. В письменном виде доклад был представлен для ознакомления только во время заседания, причем членам Совета не было позволено вынести распечатку за пределы зала заседаний. Как следовало из доклада, текст диссертации содержал весьма объемные фрагменты недопустимых заимствований.

Сторона, защищавшая интересы прот. А. Цигеля, апеллировала к тому факту, что результаты работы комиссии были представлены лишь на самом заседании Ученого совета; что работы, цитированные А. Цигелем без кавычек, все же присутствуют в библиографии, - а потому просила о перенесении заседания в связи с необходимостью детального изучения отзыва. Ученый совет принял решение об отсрочке заседания по делу А. Цигеля на 1 месяц.

С тех пор прошло не менее 4 месяцев. К повторному рассмотрению доклада комиссии Ученый совет так и не приступил. Никаких решений о признании защиты диссертации прот. А. Цигеля недействительной в связи с доказанными фактами плагиата не принималось, прот. А. Цигель по-прежнему занимает пост первого проректора МинДС. Текст диссертации А. Цигеля (как и отчет комиссии) остался неопубликованным в Интернете, что делает невозможным независимую экспертную оценку квалификационной работы.

Обращаю внимание Вашего Высокопреосвященства, что в светской системе российской науки до 2011 г. был установлен десятилетний срок апелляции в связи с обнаружением плагиата, с 2011 г. - трехлетний (недавно внесенный в Государственную Думу РФ проект закона о бессрочной апелляции был отклонен). Мне неизвестно, есть ли соответствующие временные нормативы в РПЦ МП и в МинДАиС, однако прошу считать настоящее письмо официальным заявлением с моей стороны как независимого члена церковного научного сообщества с просьбой отменить результаты защиты кандидатской диссертации прот. А. Цигеля.

Прошу также Ваше Высокопреосвященство о личном контроле ситуации, сложившейся во вверенных Вашему попечению учебных заведениях, в результате которой создается впечатление, что руководство МинДАиС всячески заинтересовано по тем или иным причинам в сокрытии преданных гласности фактов. Очень надеюсь, что Ваше участие позволит, наконец, дать принципиальную оценку факту плагиата и принесет соответствующие практические результаты.

Вашего Высокопреосвященства смиренный послушник,

канд. ист. наук

Россия, Сергиев Посад,

СПРАВКА:

Алексей Георгиевич Дунаев - российский патролог, переводчик, специалист по истории религии, искусствовед, литературовед.

Родился в 1967 году в Москве. В 1991 году закончил классическое отделение филологического факультета МГУ. В 2000 году закончил очную аспирантуру в Государственном университете гуманитарных наук (ГУГН) при Институте всеобщей истории Российской Академии наук (ИВИ РАН). В течение нескольких лет был доцентом филологического факультета Российского Православного Университета (Института) св. апостола Иоанна Богослова (до 2003 года). С 1 февраля 2003 года работал заведующим Книжной редакцией Издательского Совета Русской Православной Церкви. С 1 января 2007 года состоит на должности научного редактора-консультанта ИС РПЦ.

Внёс значительный вклад в становление современной русской патрологии. Автор более ста научных работ. Специалист по истории византийского исихазма.