Поучительные рассказы. Православные рассказы детям

Православные рассказы детям. Господь с тобою…

А лёнка жила с мамой в маленькой деревушке в лесу. Училась она в первом классе, а школа была в соседней деревне. Жили они тихо, дружно, девочке казалось, что они с мамой самые счастливые…

В тот вечер, который навсегда запомнился Алёнке, мама пекла блины. Подняла она сковороду, ойкнула вдруг и согнулась от боли, только и смогла отставить сковороду в сторону.

― Мама, мамочка, что с тобой? ― кинулась к ней Алёнка.

Мама с трудом добралась до кровати и простонала:

― Не знаю, доченька, беги за соседкой.

Алёнка бросилась к соседям. Добрая старушка Васильевна тут же прибежала вслед за ней. Мама лежала и стонала. Она была такая бледная, что даже губы побелели.

― Плохо дело, ― сказала Васильевна. ― К фельдшеру сын приехал на машине, побегу за ними.

Алёнка осталась с мамой. Она тихонько плакала и прижимала личико к маминой руке.

Фельдшер быстро осмотрел больную и коротко сказал:

― Аппендицит. В город, на операцию, срочно!

― Алёнка, милая, только и смогла прошептать мама. С тревогой смотрела она на соседку. Та поняла её без слов.

― Не бойся, не оставим! - сквозь слёзы проговорила Васильевна. Заходить буду.

К себе соседка взять Алёнку не могла: муж пьющий, каждый день скандалы.

И вот маму увезли. Перед тем как сесть в машину, она вдруг крепко сжала Алёнкину руку и прошептала:

Господь с тобой, доченька.

Стих шум машины. Васильевна посидела, поплакала, обнявшись с Алёнкой, сказала: «Ложись-ка ты спать, завтра в школу!» - и ушла домой.

Алёнка всё думала про мамины слова… «Господь с тобою…» Они никогда не говорили о Боге.

В уголке у них висела икона Богородицы с Младенцем на руках от бабушки ещё досталась. Да пару раз в городе в церковь заходили. Аленке понравилось: там было очень красиво, только непонятно.

Девочка подошла к иконе. Лицо Божией Матери было такое доброе, спокойное. Алёнка перестала плакать. Вскоре она почувствовала, что очень устала, и прилегла, всё глядя на икону. Вдруг она вспомнила, что утром нужно идти в школу, ей стало очень страшно: идти-то нужно в темноте, через лес.

Алёнка всегда шла, крепко держась за мамину руку, да и то от каждого шороха вздрагивала… Как же она пойдёт одна? С этими тревожными мыслями Алёнка не заметила, как уснула.

И снится ей, будто идёт она через лес, а он не страшный вовсе, светлый, красивый, будто летом, нет, ещё красивее! цветы растут прекрасные, каких на земле нет, птицы поют чудесно, и свет над лесом ярче солнечного. Идёт Алёнка по этому лесу необыкновенному, слышит отовсюду шёпот прекрасный, как музыка: «Господь с тобою… Господь с тобою…» И не поймёт она: сон это или нет.

Встала девочка, собралась в школу. Когда вышла за порог, замерла: холодно, ветер воет, лес чёрным кажется. И снова тихо-тихо: «Не бойся, Господь с тобою…» Смело побежала она по тропинке и в школу успела вовремя.

Вечером Алёнка вернулась, сама в доме прибрала. Кое-как печку растопила. Пришла Васильевна, принесла молока с пирогом, посидела с ней.

Как ты тут одна? Страшно тебе? спросила соседка.

Да нет, не страшно, - улыбнулась Алёнка. А про то, что слышала, рассказывать не стала, и слов таких не знала, чтобы рассказать.

Так шли дни за днями.

Тем временем мама поправилась и вернулась домой. Алёнка бросилась её обнимать, целовать, плача и смеясь от радости.

Доченька, милая, как же ты одна справилась? спросила мама.

Алёнка посмотрела ей в глаза и вдруг тихо и серьёзно сказала:

Я не одна, со мной Господь. И с тобой, мамочка. Он здесь. И везде…

Мать обняла её и заплакала. Разве могла она сказать сейчас малышке, как молила она Бога за неё, находясь в больнице?!

Они подошли к иконе, стали на колени, перекрестились. Как высказать ту радость, ту благодарность, которая переполняла их сердца?

Слава Тебе, Господи! - прошептала мама.

Спасибо Тебе, Господь! - улыбаясь, шепнула Алёнка.

О многом говорили они в тот вечер. А утром встали рано-рано и поехали в город, в церковь.

Елена Михаленко

В этой рубрике вы найдете православные рассказы и сказки, которые повествуют о вечных ценностях. Большая часть историй — это события, произошедшие в реальной жизни с настоящими верующими или неверующими людьми.

В современном мире так много различной литературы, что обычному человеку легко потеряться в этом море пустословия и странной морали. Людей (и в частности, детей) учат любить только себя, угождать своим интересам и стремиться к глобальным целям. Но так ли это важно? Это ли делает человека истинно счастливым?

Православный рассказ для детей

Когда я был маленьким, бабушка часто водила меня в Церковь. В воскресенье мы поднимались рано утром, срезали на клумбе свежие цветы, наполняли корзинку фруктами со своего огорода, и шли по длинной косой улице которая, прямиком выводила к церковной ограде. Войдя в Церковь, бабушка первым делом выкладывала из корзинки продукты на поминальный стол, потом устанавливала цветы в одну из больших ваз перед какой-нибудь иконой и занимала свое обычное место перед Николушкой Чудотворцем.

Я находился подле нее, а если уставал, вместе с другими ребятами садился на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей к верхнему хору. На первый взгляд, ничто не омрачало безоблачную картину моего трепетного и вместе с тем беззаботного воцерковления. Но это только на первый. На самом же деле, я страшно боялся. И страх этот буквально пронизывал все мое детское естество. А, надо сказать, что родители мои, в отличие от бабушки, были людьми ни капли не верующими. Как-то раз, на Пасху, мы по традиции приехали к бабушке, и моя мама решила подмести двор. Мне тогда было, никак не больше четырех годков. Так вот, бабуля (которую я безмерно люблю, уважаю и считаю мудрейшей в мире женщиной) рассказала маме такую историю. Дело было в советские годы. Одна маманя на Пасху пошла работать в поле. А детей своих (уж и не помню, сколько их там было) заперла дома. Пока маманя была в поле, случился сильный пожар, и ее дети угорели. Все это произошло потому, что работать в такой большой Праздник – страшный грех. Вот Боженька и покарал нерадивую маманю.

Помню, как услышав бабушкин рассказ, я едва не лишился чувств от страха. Ведь мне уже тогда было известно, что Господь наш Всеведущ, а значит, Он видит все наши дела и мысли, добрые и злые, и даже самые крошечные, на первый взгляд незначительные шалости. Мама, конечно на эту историю не обратила никакого внимания, а вот я стал бояться Бога. И страх этот становился тем сильнее, чем ближе мы с Ним соприкасались. Например, глядя на иконы, которые висели у бабушки в доме, я несознательно стался опускать глаза, вспоминая о съеденной до обеда конфете, или о том, как стрелял в кота Барсика виноградинами. Особенно же плохо мне было в Церкви. Другие ребята шептались, негромко хихикали и радостно водружали ароматные восковые свечи на положенные для них места. А вот я все делал точно и сухо, опасаясь страшной неведомой кары, которая могла застигнуть меня запертым дома, точно также, как и детей той несчастной женщины.

Со стороны все считали меня очень сознательным и ответственным мальчиком. Мне часто поручали разные важные дела. Например, передать записки в алтарь, подать священнику кадило, сходить в кухню за просфорами. Раз поднимаюсь я с подносом полным новоиспеченных просфор по порожкам, и вдруг боковая дверь храма открывается и на меня со всего разбегу налетает какой-то сорванец. Я даже имени его не знал, потому что видел-то всего пару раз на службе. Лечу я значит вниз, и поднос с просфорами тоже летит. Отдельно, конечно. А сорванец, нет, чтоб помочь мне. Как ни в чем не бывало, разворачивается – и поминайте, как звали.

Сижу я на земле. Мне и больно и обидно, и более всего страшно. Одно дело, конфеты до обеда воровать и совсем другое – просфоры испортить. А тогда лето было, погода сухая стояла. Просфоры упали на землю и совсем не испачкались. То есть, собери обратно на поднос – никто и не узнает. Мне бы позвать кого-то, да признаться. Но вместо этого, я просфоры зачем-то на поднос сложил и в Церковь принес.

В самом деле, происшествие это осталось никем не замеченным. Служба закончилась, люди разобрали просфоры и разошлись. Мы с бабушкой тоже домой пошли.

Вот иду я по дороге и так мне страшно, что хоть ложись и помирай. Кругом чудится кара небесная. А как домой пришли – вообще: на меня и крыша валится, и еда поперек горла встает, и болезни разные смертельные проявляются. Хотел я бабушке рассказать обо всем. Но стыдно. Кое-как пережил ночь, а наутро отпросился погулять и побежал в Церковь. Мне тогда только седьмой год шел, так что к исповеди меня еще не приглашали, иначе я б по форме покаялся.

Прибегаю я, значит, в Церковь. Утро понедельника. Священника, конечно же нет. Есть только бабулька на свечах. А отец Евгений, наш сельский батюшка жил тут же в домике при Церкви. Я говорю:
— Ой, не могу, помираю. Позовите мне батюшку.

Старушка поворчала, что, мол, зазря священника от дел отвлекать, но все-таки позвала его.

Вот пришел отец Евгений. Забрал меня с собой в маленькую комнатку – библиотеку. Усаживает на стульчик и слушает. А у меня уже истерика, слезы из глаз в три ручья. Говорю:
— Не хочу помирать молодым!

Батюшка, строго:
— Хоть тебе и нет еще семи лет, чадо, нужно покаяться.
Ну я и покаялся. Рассказал все про просфоры, а еще прибавил, что страшно боюсь Бога и не хочу погореть, как у той тетеньки дети.

Отец Евгений серьезным сделался. Подробно меня расспросил, кто мне такую страшилку рассказал, а потом и поясняет:
— Если бы Бог наш так каждого карал, и верующего, и неверующего, на Земле людей бы овсем не осталось. Вот представь, тебе говорят, что во дворе такого-то дома есть злая собака, которая всех и каждого готова в клочки разорвать. Ты что сделаешь?

Я не задумываясь ответил:
— Конечно же никогда не пойду в тот двор.
— А если тебе скажут, что собака эта может только на одного человека напасть. То есть, например, одного разорвет, а других уже не тронет.
— Все равно не пойду, — настаивал я. Кому ж хочется, чтоб его собака разорвала?

Отец Евгений улыбнулся:
— Знаешь, а ведь я тоже, наверное, не пошел бы к той собаке. – он помолчал, а потом продолжил, — Но вот Господь наш, точно также, зная, что Его предадут нечеловеческим мукам, не задумываясь пошел на свой крест. И ради добрых, и ради злых. Ради всех людей в мире, большая часть из которых в Него так никогда и не уверовала.

Я задумался:
— Получается, что Ему было всех их очень жалко?
— Получается, что так. А теперь скажи мне, может ли Тот, Кто способен на такую безграничную жалость к людям, сделать им что-то плохое?

Я чуть не разревелся снова. (Пишу это сейчас и думаю, каким же ревой-каревой я был-то в свои неполные семь лет! ) Мне стало так тошно от того, что я столько времени боялся Бога. А ведь Он, ради всех и ради меня претерпел свои страдания. Значит Он совсем не злой, а даже наоборот – очень добрый, самый добрый на свете.

И с этого дня жизнь моя юная кардинально переменилась. Нет, я не стал безнаказанно веселиться в Церкви вместе с другими ребятами и совершать иные шалости. Я был все также сдержан в своих действиях и мыслях. Только теперь мне было страшно не от того, что я мог получить какую-то там неизвестную кару. Я просто очень боялся обидеть дорого моему сердцу и любящего Бога.

Православный рассказ ЧИТАТЬ онлайн

Толик бывал в Церкви и раньше. На Пасху, например, или на Крещение, когда они с пацанами дружно ныряли в прорубь, на глазах у восхищенных девчонок. Но, вот чтоб просто так, без стадного разумения – никогда. «Да и зачем туда вообще ходить, в эту Церковь?» — думал Толик. До того дня, пока не случился с ним самый трудный, самый не сдаваемый и не автоматополучательный экзамен. Техника и технология промышленного производства (ТТПП). И это у первокурсника, у которого еще и усы-то по-нормальному не растут!

Но, как говорится, против программы не пойдешь. И вот тогда-то Толик и решил по своей собственной надобности в первый раз зайти в Церковь. Что именно нужно делать и как, он точно не знал. Но понимал одно – если и это не поможет, плохи его дела.

ТТПП, даже при очень большом желании Толик выучить бы не смог. Казалось, все обстоятельства с первой и до последней минуты его пребывания в университете складывались таким образом, чтобы столкнуть его с этим и без того сложным предметом, поставить по разные стороны баррикады. Сперва, Толика вызывали на совещания студенческого актива, которые почему-то проводились в учебное время и именно на парах ТТПП. Потом совещания вроде бы прекратились, но зато наступили другие неотложные дела: один раз он переносил мебель из ремонтируемого класса, другой – относил на почту срочный конверт из деканата, третий – водил кого-то в медпункт. Ну а потом, осознав свою полную неосведомленность в вопросах, связанных с выплавкой чугуна и стали, а также принципами работы молочных и мясных комбинатов, услужливый Толик в конец отчаялся и стал добровольно на легальных основаниях искать поводы для пропуска сложного предмета.

И вот теперь, попав в неофициально черный список седовласого профессора Томушева, который славился на весь университет своей непоколебимостью, Толик стоял перед церковным крылечком, размышляя над тем, как кормят в нынешней армии и какие перспективы открываются перед эконом географом – недоучкой.

Он вошел в низенькую темную Церквушку. Она и снаружи-то казалась крохотным домиком, случайно спрятавшимся среди наседающих на нее с четырех сторон громадин – многоэтажек. А внутри, так и вовсе была немногим больше спичечного коробка. Слева от входа стоял лоток со свечками и корзинкой для денег, через два шага – на высокой подставочке лежала какая-то икона, еще через два шага Церквушка заканчивалась желтым подсвечником, на котором горело несколько свечей.

Можно конечно говорить о том, что в церковных ритуалах нет ничего сложного. Перекрестился, поклонился, поставил свечу, попросил Кого надо, и дело сделано. Все это так, когда с тобой рядом знающие люди, или хотя бы бабульки, вечные здешние обитательницы. Они делают – ты делаешь, они выстаивают нескончаемо длинные церковные церемонии – ты уходишь. Потому что, им-то спешить уже некуда. А у тебя вся жизнь впереди, столько всего успеть нужно. Другое дело, когда кроме тебя в Церкви нет никого… Совсем никого.

Толик смущенно протянул руку за свечкой, но тут же отдернул ее, достал из кармана деньгу, уже положил было, но потом подумав, убрал деньгу обратно в карман и достал другую, повесомее. Как-никак серьезный вопрос решается.
Потом он сделал два шага, неумело водрузил свечу на подсвечник, размашисто перекрестился, закрыл глаза и со всей силы пожелал сдать экзамен. (Недаром же говорят – мысль материальна! )

На этом его ритуал можно было бы считать оконченным. Толик развернулся и уже хотел выйти из Церкви, как вдруг из-за центральной стены, в которой образовалась небольшая неприметная дверка, выскользнул молодой священник, одетый по форме с тяжелым крестом на груди. На вид ему было немногим больше Толика, и это странное видение заставило студента – первокурсника застыть на месте, в глупом оцепенении. Наверное, стоило сказать что-то, потому что Церковь была так мала, что разойтись по разные стороны не задев друг друга, молодые люди бы точно не смогли. Вот только как обращаться к незнакомцу? К пожилому, умудренному сединой батюшке – это одно дело. Кажется, их зовут святыми отцами? Или, попами. Нет, попами – это грубо. А тут во как…

Священник приветливо улыбнулся. Толик улыбнулся в ответ. Как-то аккуратно проскользнув к подсвечнику, даже не задев стоящего, священник принялся тушить маленькие догорающие свечи и складывать их в коробочку. Толик уже хотел было выйти на улицу молча, но страх и мысли о предстоящем экзамене заставили его раскрыть рот. Получилось как-то глупо:
— Простите, а вы тут работаете?
— Служу, — ответил священник, протирая подсвечник серой тряпицей.
— Наверное, новенький? – продолжил Толик. Ему самому слышалась вся несуразность сказанного, но остановиться он не мог.
— Можно и так сказать, — улыбнулся священник. – Пятый курс семинарии. Вот определили пока на этот приход.
— Аааа, — промычал Толя. – А выглядите моложе.
— Мне об этом часто говорят, — священник развернулся и пристально посмотрел ему в глаза. – Экзамены? – спросил он, словно угадывая Толины мысли.
— Ага.
— Да, у меня через месяц тоже последняя сессия. Даже не верится.
— Значит у вас там и экзамены бывают? – с интересом спросил Толик.
— Все как в обычном вузе. Только предметы другие. Но есть и светские – русский язык, например, философия, физкультура.

Толик принялся задавать священнику много разных вопросов. Никогда прежде ему не приходилось видеть в живую кого-то, кто бы учился в семинарии и при этом был священником. Спустя какое-то время, отец Вадим (так звали незнакомца) спросил Толика:
— А ты просто так зашел, или по какой-то конкретной проблеме?
— Вообще-то, проблема у меня действительно есть. Серьезная. Наверное, не сдам один экзамен. Он очень трудный. И тогда меня в армию заберут. И накрылась моя учеба медным тазом. Родители расстроятся, страшно даже подумать.
— А ты к экзамену-то хоть готовился? – спросил Толика священник – семинарист.
— Готовился, — честно признался тот. И добавил, — читал один билет.
— Один из одного? – усмехнулся отец Вадим.
— Один из пятидесяти пяти, — вздохнул Толик и щеки его запылали. – Нет, вообще-то я не двоечник, у меня в школьном аттестате троек не было. Просто тут все так совпало неудачно. Я сначала хотел зубрить до последнего, а потом отчаялся и прочитал всего один билет.
— Отчаянье – это серьезный грех, — сообщил ему священник. – Ты, наверное, не знал?
— Не знал, — откровенно ответил Толик.
— Ну, это ничего, — ободрил его отец Вадим. – Главное, чтобы такие практики в привычку не входили. А один раз, как говорится, можно и вымолить.
— Как это?
— Очень просто. Господь наш милостивый. Не даром же говорят – учение свет. Вот ты сейчас помолись здесь и попроси Его о помощи. Только искренне и пообещай, что больше никогда не станешь так пренебрежительно относиться к учебе.
— И что, сработает? – удивленно спросил Толик.
— Если искренне попросишь, обязательно сработает, — подтвердил священник. – Вот зайди ко мне как-нибудь потом, я тебе после службы таких историй из своей семинарской жизни расскажу – не поверишь.
После этого, отец Вадим ушел, а Толик остался и от всей души попросил Бога помочь ему сдать этот нелегкий экзамен.

На другой день, ровно в половине девятого утра, Толик вместе с другими одногруппниками вошел в аудиторию, где на большом столе были разложены новенькие, свежеотпечатанные билеты. Подумав, что перед смертью все равно не надышишься, Толик решил первым тянуть билет. Товарищи не возражали, а седовласый Томушев только скептически пробурчал что-то себе под нос.

Толик протянул руку, пальцы его дрогнули, словно охваченные судорогой и подхватили легкий белый билет.
— Билет номер пятьдесят три, — начал читать Толик. И тут буквы поплыли у него перед глазами. В билете находились именно те вопросы, которые он учил. Поверить в такую удачу было практически невозможно. Едва удерживаясь на ногах, Толик дошел до своего места, плюхнулся на стул и некоторое время старался прийти в себя. А потом взял ручку и написал все ответы.
В этот день на экзамене он получил четыре. Ну, потому что нельзя ставить пять тому, кто прогулял почти все занятия по дисциплине.

В ближайшее же воскресенье Толик побежал в Церквушку. Шмыгнул в крохотный деревянный коробок, и в одиночестве простоял до самого конца службы, слушая неизвестно откуда доносившееся сольное пение. Когда все закончилось, из-за невидимой дверки снова выскользнул отец Вадим и приветливо улыбнулся Толику, как старому знакомому:
— Ну что, студент, как экзамен?
— В это невозможно поверить… — начал Толик.
— Неужели сдал? – совершенно не удивившись спросил отец Вадим.
— Сдал – сдал! Это работает, но я даже и не думал…
— А ты думаешь, если бы все знали, что это работает, у нас бы тут очередь не выстроилась? Ну вот студент, первый раз вышло, но на будущее учись сам. Не искушай судьбу.
— Я понял, — кивнул Толик. – И не понял одновременно. Как же это все-таки вышло? Ведь билетов было так много.

Отец Вадим посмотрел на него, еще раз улыбнулся и скрылся за неприметной дверью.
К Толику подошла какая-то старушка:
— Милок, ты свечу брать будешь? А-то мне Церковь закрывать нужно.
— Как закрывать? – спросил Толик. – А батюшка, что с черного хода вышел?
— Какой еще батюшка? – удивилась старушка.
— Ну молодой такой, отец Вадим. Семинарист.
— Нет здесь таких, — ответила старушка. – И других нет. Сколько уж просим определить на наш приход священника. Хорошо бы молодого, да где их взять-то столько? Вот открываю тут по воскресеньям на три часа, чтоб если кто захочет свечу поставить, помолиться…

На грядущий учебный год, абитуриент Анатолий Должиков подавал свои документы в Духовную Семинарию. Он не сомневался, что учиться там будет ничуть не легче, чем в светском вузе. Вот только иначе он уже не мог.

Православный рассказ для детей ЧИТАТЬ

Саше было уже семь лет. Не то, чтобы очень много. Но, все ж и не мало. Отрок, как-никак, а это и звучит солидно, и ответственность. На этот год Саша собирался поступать в первый класс. Мама заранее повела его в ближайшую школу, чтобы Сашу проверили, так сказать, на профпригодность. Нынче, современные школы наподобие университетов стали. Там своя комиссия приемная существует. Если, к примеру, ребенок поступает в школу с английским уклоном, так еще до обучения извольте знать алфавит, слова некоторые и прочее. Но, Саша, к счастью в английскую школу не шел. Да и не было в их городе таковой.

Зато была Маргарита Семеновна Берест, которую боялись все от мала до велика. Чтобы понять ее характер, достаточно только узнать, что в квартире Маргариты Семеновны был устроен особый красный уголок с портретами Гоголя, Пушкина, Достоевского и других светил отечественной литературы. Так вот, просыпаясь утром, первым делом, она шла в этот уголок и просила своих кумиров дать ей силы для просвещения юных неокрепших умов. Тоже самое Маргарита Семеновна делала и перед сном.

Так уж вышло, что именно в тот год, когда Саша собрался поступать в первый класс, Маргарита Семеновна была назначена руководителем приемного отделения школьников. Она долго и обстоятельно беседовала с каждым будущим учеником, проверяла его знания, а заодно и знания его родителей, а потом распределяла детей по классам – А, Б, В или Г.

Саша вместе с мамой вошли в просторный кабинет. Мягкий солнечный свет проникал сквозь тонкую тюлевую занавеску, скользил по партам, стенам и сидящей за учительским столом женщине.

Вошедшие поздоровались. Маргарита Семеновна указала им на парту перед собой. Они послушно сели.
— Ну здравствуй, — добродушно начала она. – Сколько же тебе лет, уважаемый?
— Семь, — робко ответил Саша.
— В ноябре будет восемь, — добавила мама.

Маргарита Семеновна поправила очки:
— Восемь это уже серьезно. Ну, что ж, давайте не будем терять время даром. Скажи-ка дружок, знакомо ли тебе имя великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина? – произнося фамилию она слегка повысила голос, словно пытаясь подчеркнуть значимость озвученной персоны.

Саша неуверенно кивнул. На самом деле, он хорошо знал Пушкина, знал его сказки и даже стихотворение «У Лукоморья дуб зеленый» наизусть. Просто сейчас ему было немного не по себе.
— Это очень хорошо, — проговорила женщина, и тут же достала откуда-то увесистый том. – Давай, пожалуй, начнем с поэмы Руслан и Людмила. Прочти-ка мне первую страницу, — она протянула Саше книгу.
— Простите, — робко вмешалась мама, — это что сейчас программа такая? Кажется, в мое время мы эту поэму читали в пятом классе.
— Сейчас не ваше время. И даже не мое, — резко заметила Маргарита Семеновна, и от тона ее у Саши все как-то похолодело внутри. Он смотрел в книгу и молчал, макушкой ощущая на себе колючий пристальный взгляд.
— Ну, что же мы здесь, до утра сидеть будем? – наседала учительница.

Саша сглотнул застрявший в горле ком и прошептал:
— Я не умею.
— Что? – переспросила Маргарита Семеновна. – Я не расслышала.
— Я не умею читать, — повторил мальчик, не отрывая глаз от книги.

У сидящей рядом мамы слегка порозовели щеки. И, совсем не оттого, что она мало внимания уделяла собственному ребенку. Нет, Саша очень упорно занимался чтением и с мамой, и с бабушкой, и даже с папой, когда тот возвращался из рейса. Вот только буквы никак не желали заводить с ним дружбу. Они словно играли в прятки, показывая свое истинное лицо лишь на мгновение, чтобы тут же скрыться, смешаться в толпе своих безликих собратьев. И ведь странно – Саша не подавал иных признаков задержки развития. С точки зрения современной медицины, он был совершенно здоров. Если честно, потеряв последнюю надежду, мама очень рассчитывала на школу. Она думала, что ее сынок придет в класс, а там ему встретится чудо педагог, с многолетним опытом работы, и все как-то само собой наладится.

Маргарита Семеновна встала и медленно прошлась по комнате. Наверное, было бы лучше если бы она сказала хоть что-то. Но она молчала, и молчание это странным образом сотрясало воздух.

Наконец она уселась на свое место:
— Да, в современном мире, увы, иные идеалы. Сегодня телевизор и все эти кнопочные приборы заменяют нам то, что может приносить подлинную радость. Мальчик не виноват. Семья – вот институт, который в первую очередь несет ответственность за формирование юных умов. В вашем случае я могу сказать только одно – если ребенок к восьми годам не научился читать, проблему нужно не озвучивать полушепотом. О ней нужно кричать, что есть силы. К сожалению, в нашем городе нет такой школы, в которой занимаются с проблемными детьми. Думаю, вам стоит обратиться в райцентр.
— Подождите, — испугалась мама. – Но, ведь у вас нет оснований…

Маргарита Семеновна не дала ей закончить.
— Думаете у меня нет оснований? Да знаете ли вы, что я в свое время возглавляла краевую комиссию по отбору абитуриентов для Московских вузов! Ко мне даже покойный губернатор обращался за помощью при написании особо важных документов. Мое слово в образовании нашего города весит гораздо больше, чем вы можете себе вообразить.
— Пожалуйста, дайте нам шанс, — мама едва не плакала. От выражения ее лица у любого сердце могло бы дрогнуть. Но только не у Маргариты Семеновны.
— А что же вы за восемь лет не использовали свои шансы? Набор учеников завершается десятого августа. Не думаю, что вам удастся изменить что-то за два месяца.
— Значит, до десятого августа у нас еще есть время? – мама расправила плечи.

На ее лице не осталось и следа от былого горестного выражения. Одно только спокойно-напряженное ожидание.
— Ну, если вам от этого станет легче, то да. Только учтите, что в районную школу для проблемных детей прием документов завершается примерно в это же время. Можете прозевать свое место и там.
— Благодарю вас, — сказала мама, взяла Сашу за руку и вышла из класса.

Июньский полдень был на редкость ласковым. От жары не хотелось прятаться в тень. Наоборот, солнышко светило мягко, бережно поглаживая золотые волосы мальчика, конопатя его маленький нос, и отливая перламутровым блеском на платье высокой и стройной мамы. Они шли медленно. Говорить обоим не хотелось.

В этот день Саша и мама долго бродили по уютным городским улочкам, пахнущим свежей мятой, и алычой, и малиной, и курятниками, и еще много чем таким знакомым и обыденным.

А потом где-то зазвонил колокол. Мама и Саша остановились, невольно прислушиваясь к этому странному и вместе с тем обычному звуку. Они словно впервые осознали, что здесь в их маленьком мирке есть колокольня, которая для чего-то звонит в этот вечерний час.

Не сговариваясь, все также пребывая под влиянием своих тяжелых и молчаливы мыслей, они направились по обыкновенной тихой улочке, вдоль обыкновенных одноэтажных домиков туда, откуда раздавался незнакомый призыв.

Храм, а вместе с ним и колокольню открыли всего несколько недель назад. Может быть именно сейчас тяжеленный, видавший виды колокол впервые прозвенел спустя многие годы. И может быть именно поэтому мама и Саша так удивились его звону. Хотя, сказать наверняка очень трудно.

Небольшая Церковь в честь Святителя Николая выглядела так, как и положено двухсотлетнему зданию, не находившемуся ни под какой охраной государства долгие годы. Некоторые окна из-за отсутствия стекол были заколочены, вместо ступеней у парадного крыльца был сконструирован дощатый помост с кирпичиками. Сквозь серо-голубые стены проглядывала чернота основания конструкции.

Несколько старушек уверенными шагами подошли к двери и одна за другой скрылись в черной неизвестности.

Саша вопросительно посмотрел на маму. Дети всегда так делают, когда чего-то не знают. Мама взяла его за руку, и вслед за старушками нырнула под свод двухсотлетнего зодчества.

Пройдет несколько лет, и запах, который они впервые почувствовали в Церкви станет таким же привычным и знакомым, как и запах уютных городских улочек. Но сейчас что-то тонкое, ароматно-умиротворяющее и даже волшебное почудилось им в окружающей необычной обстановке. Чей-то правильный и очень высокий голос выводил мотив незнакомой песни. Все было странно и вместе с тем незатейливо, словно Кто-то заранее положил быть этому запаху, этой песне и вообще этому месту здесь от начала и до скончания времен.

…Наверное, прошло достаточно времени, потому что старушки стали расходиться, а мама с Сашей все еще стояли в Церкви, не решаясь двинуться с места. Кто-то негромко окликнул их. Мама, словно очнувшись от глубокого сна, посмотрела на человека, стоявшего рядом. Это был обыкновенный седенький священник, каких иногда рисовали в учебниках по научному атеизму. Вот только, в отличие от тех персонажей, глаза у этого были теплыми:
— Служба уже закончилась, — спокойно произнес он, — могу я вам чем-нибудь помочь?
— Не знаю, — как-то само собой вырвалось у мамы.

Это бывает, когда совершенно незнакомому человеку вот так запросто выкладываешь все, что есть на душе. Словно всю свою тяжесть выливаешь на него, только от того, что он не свой и его не жалко. Мама говорила о своей беде и, кажется даже всхлипывала временами. А Саша просто стоял рядом. Он знал, что сегодня снова заставил свою мать переживать и всем сердцем хотел это исправить.

Священник внимательно выслушал говорившую, а когда она замолчала, спросил:
— Ну и с чего вы решили, что все так уж безнадежно?
— Как? – не поняла мама. Ей вдруг показалось, что священник ее вовсе не слушал, и от этого стало не по себе.
— Если человек пытается решить проблему своими силами, а у него ничего не выходит – это не признак безнадежности. Это всего лишь означает, что здесь, как, впрочем, везде и всегда без Бога мы бессильны.

Мама посмотрела на священника недоверчиво.
— Вот, к примеру, — продолжил он свою мысль, кто-то болеет. Болеет долго и тяжело. Врачи лечат его, лечат, так и эдак стараются, но у них ничего не выходит. О чем это говорит?
— О том, что человеку нельзя помочь? – простодушно спросила мама.
— О том, что причина болезни есть, как же иначе, просто с того места, где стоит врач она не видна. Зато всевидящий Господь знает о болезни этого человека еще до того, как она появилась, знает о ее причинах, о том, для чего она, к чему ведет.
— Вы хотите сказать, что наша проблема тоже имеет свою причину, которая не видна на первый взгляд?
— Я хочу сказать, что о безнадежности в вашем случае говорить нельзя, поскольку самое сильное и самое действенное средство вы еще даже не пытались использовать…

В этот день мама и Саша ушли из Церкви не с пустыми руками. Они несли с собой крохотный молитвослов, в котором были собраны самые важные молитвы – Отче Наш, Символ Веры, Царю Небесный, Богородице Дево радуйся и еще несколько.

Теперь каждый вечер перед тем, как лечь спать, мама молилась в Сашиной комнате, каждым уголком своего любящего сердца уповая на Создателя и Его всеблагую милость. Когда наступило десятое августа, молитвы читал уже Саша, а не мама. Удивительно даже, за каких-то два месяца ему удалось научиться читать так, как иным ребятам не удавалось и за несколько лет. Все оттого, что, когда человек не полагается на свои силы, а предает себя в руки Господа, жизнь его, а вместе с ней и все умения, цели, планы и мечты идут уже не по тернистой горной тропинке, а по широкой светлой дороге, освещаемой дивным светом, невидимым нашими земными очами.

От автора. Это мой самый первый в жизни рассказ. Знаете, бывает так, одно малюсенькое событие в жизни, вроде бы неважное, меняет все. Переворачивает с ног на голову. Вот и здесь… Кто-то давным-давно попросил меня написать рассказ для благотворительного рождественского конкурса. Почти не глядя я набросала сюжет из повседневности, лишь немного подключив фантазию. А после этого стала писать. Коряво, много, но зато от души. Бросила преподавательскую деятельность и любимую географию, о которой мечтала почти всю жизнь, и пустилась в долгое плавание по волнам сюжетов и вымышленных судеб.

Так что, дорогие мои, как говорится, не взыщите. Читайте сердцем, а не глазами. Мораль, она ведь почти всегда на поверхности.

…Неужели Вы никогда в жизни не видели чудо? Если это так, то мне Вас искренне жаль, потому что без чудес любой человек – не важно, кто это, молодой парень или седая женщина, сразу превращается в дряхлого старика. Уходит такой человек утром на работу, вечером возвращается домой и ничегошеньки чудесного не ждет, потому что, наверное, ему мама с папой в детстве говорили, что чудес не бывает. А он и поверил.

В нашем маленьком городишке на самом юге Матушки России в большом девятиэтажном доме вместе с собакой таксой жил один такой человек. Никогда не замечали, как некоторые животные могут быть похожи на своих хозяев (или хозяева на них)? Ну, прямо одно лицо! И у этого дядечки собака была очень на него похожа – смотрит так исподлобья, зубы скалит и так и хочет укусить всех прохожих. Однажды я шла по улице вместе со своей собачкой, так эта такса налетела на моего бедного пса и прокусила ему бок. Я заплакала, а дядечка еще и крикнул нам вслед, чтобы не ходили тут больше никогда и еще что-то плохое… Не помню.

И в доме все его не любили. Потому что он ни с кем не здоровался. Пройдет мимо местных бабулек, дверью входной хлопнет. Ну что тут скажешь. Мы даже, грешным делом, ему за глаза давали разные нехорошие прозвища. Например, за то, что он один раз бросил в соседских мальчишек картошку из окна, чтобы те не гоготали ночью перед окном, мы его так и называли — Картошка.
Недалеко от нашего дома есть маленькая церквушка, у которой даже и здания своего нет – вытянутый низкий барак и крест над входом. Но там всегда так многолюдно, потому что священник – отец Петр – человек мудрый и даже, говорят, прозорливый. К нему и монахи приезжают на исповедь. И мы ходим, хотя и не так часто как хотелось бы.

Ну так вот, в канун Рождества мы с мамой пошли на всенощную службу в эту церквушку, кое-как втиснулись в переполненную комнатку и, ничего не замечая вокруг, погрузились в то необыкновенное мгновение последних часов поста, после которых смиренное христианское воздержание и скорбь сменяются на душевное ликование и сопричастное радование, вместе с другими сотнями православных верующих всего мира. Хор уже запел «Блаженны нищие духом…», и вдруг я заметила в углу возле иконы Николушки Чудотворца того самого дядечку – Картошку. Стою и не могу поверить, что он тоже в церковь на Рождество пришел. Маму за руку тяну, показываю ей тихонько и вижу, что она тоже удивлена не меньше меня. Я так больше и не смогла погрузиться в молитву. Только стояла, и на душе было очень плохо, да на дядечку поглядывала.
А когда закончилась служба, я попросила отца Петра исповедовать меня, и там, на аналое перед Святым Евангелием, покаялась ему в том, как плохо думала об этом человеке и что во время службы не молилась вместе со всеми, а воображала себе Бог весть что.

Удивительно, но батюшка сразу понял, о ком я ему говорю. Отпустил мне грехи, а потом рассказал вот какую историю.
Двенадцать лет назад в Москве жила-была одна большая дружная семья: папа, мама и четверо детей. Жили они не богато, но всего хватало. Папа работал сантехником, а мама сидела дома и воспитывала детей. Благо, что квартира была у них своя. От бабушки осталась. В один прекрасный день в этом доме случился большой пожар, и когда папа вернулся домой, то к своему ужасу обнаружил, что вся его семья погибла. Трудно представить, что после этого случилось с человеком. Он бросил работу, жизнь потеряла всякий смысл. Через несколько лет встретив его на улице случайно, можно было подумать, что это спившийся бомж, который таким и родился. Однажды, изрядно выпив, он впервые решил расстаться с жизнью и даже сам удивился, как эта мысль не приходила ему раньше в голову.

Пошел в метро и стал ждать поезд. Когда ветер на его голове уже начал шевелить засаленные волосы, предупреждая о приближении поезда, он сделал шаг вперед и оказался… не под вагоном, а в каком-то неизвестном месте. Было очень тепло и легко на душе. Как в детстве. Вдруг кто-то тронул его за плечо. Он обернулся и увидел жену, а рядом всех своих четверых детей.
— Ну и слава Богу! — сказал он, — значит, я умер и попал в рай.

— Нет, — ответила грустно жена, — ты не умер, а если бы и умер, то в рай самоубийц не берут. Зачем ты так никчемно проживаешь свою жизнь?

— Мне ничего без вас уже не нужно, — сказал мужчина.

— Живи, потому что ты не сам дал себе жизнь, и не тебе ее отбирать. А мы тебя ждем здесь, и для нас нет времени. Кажется, только минуту назад мы с тобой расстались.

Он посмотрел на жену и улыбающихся рядом детей. Самый маленький задорно махал ему ручонкой.

…Мужчина открыл глаза, лежа на бетонном полу перрона. Над ним склонился недовольный полицейский. Через несколько дней человек продал дорогущую квартиру в Москве, часть денег отдал в ближайший благотворительный центр, а сам уехал в маленький южнорусский городок, купил себе собаку таксу и зажил с ней в полупустой квартире с ободранными обоями, оставшимися после прошлых хозяев.

— Вот так, — сказал батюшка. — Не судите, да не судимы будете. А то, что он злой на весь мир, так это оттого, что никак не поймет, отчего ему так долго приходится на земле одному мучиться и ждать встречи со своей семьей.

Христианское воспитание начинается с рождения. Приобщение к церковной жизни важно для развития маленького христианина, но еще важнее читать правильные в православном смысле книги. В литературе такого плана большую роль играют детские христианские рассказы.

На примере рассказов, историй и стихов православного толка развить хорошие качества в детях гораздо легче. Такая литература пробуждает самые лучшие чувства, учит доброте, прощению, любви, укрепляет веру и надежду, поможет не впасть в уныние, разобраться в своих чувствах, правильно вести себя со сверстниками, и не только. Книги, в которых напечатаны детские христианские рассказы, должны быть в каждой семье, где есть ребятишки. Пишут такие произведения как отечественные, так и зарубежные авторы, среди которых есть простые люди, священники и даже монахи.

Рассказы о добре, которое все побеждает

Одними из самых ярких для того, чтобы побудить ребенка делать добрые дела, являются истории такого толка. Вот, например, рассказ под названием «Маленький светильник» Джона Патона. Он повествует о маленькой девочке, которая еще в школу не ходит, но, сама того не подозревая, делает очень нужное и доброе дело, навещая свою старенькую бабушку. Лена (так звали малышку) даже у мамы поинтересовалась, что такого делает, отчего пожилая женщина радуется, называя крошку солнечным лучиком и своим утешением.

Мама объяснила дочке, как присутствие девочки важно для старенькой бабушки, она ведь чувствует себя такой одинокой, а Лена утешает ее одним только появлением. Малышка узнала, что ее маленькое доброе дело подобно свече, от которой зажигается огромный факел на маяке, показывающем путь кораблям во тьме. И без этого огонька просто не было бы большого пламени. Так и добрые дела каждого человека, ребенка, как бы неприметны они ни были, просто необходимы в этом мире и угодны Господу.

Короткие истории для самых маленьких

О. Ясинская написала короткие христианские поучительные рассказы для малышей. В них есть все, что нужно православному. Один из рассказов под названием «Тайна» из сборника «Маленькой христианке» учит быть уступчивым, самоотверженным, делать приятное и доброе другому, всегда быть готовым прийти на помощь. В истории, повествующей о двух сестрах, сокрыт секрет счастливой жизни по христианским законам. И ничего более не нужно в отношениях между людьми для мирной и охваченной любовью и пониманием жизни.

А рассказ «Чему нас учат пчелы» на их примере показывает, как должно детям любить родителей и заботиться о них, особенно если болезнь или старость ограничивает их силы. Ведь это заповедь Господня «Почитай отца своего и мать свою». О ней всегда нужно помнить.

Христианские стихи, рассказы

Кроме поучительных историй для детей есть много стихов, загадок, написанных для маленького православного христианина. Например, Марина Тихонова пишет не только христианские рассказы, но и стихотворения, и загадки. Ее сборник «Православные стихи для детей» пронизан счастьем семейной жизни, добром и светом. В сборник вошли несколько стихотворений, загадки о Боге и обо всем, что с Ним связано, и рассказ «У рождественской елки». Он повествует о семье, которая перед праздником украшает елочку гирляндой, игрушками, дождиком и звездой. Родители объясняют детям, что означают Рождество и Новый год, праздничное дерево, украшения на нем. Вся семья благодарит Господа за чудесные дары, полученные каждым. Рассказ пробуждает такие сильные эмоции и чувства, что хочется самому взять украшения, вешать их на елку и благодарить Бога за все, как герои истории.

Откуда я появился?

Пожалуй, это самый неловкий вопрос для родителей от подросшего сына или дочки. Но дети настойчиво обо всем расспрашивают. Христианские рассказы помогут и на этот вопрос найти ответ маленькому слушателю, а его маме и папе подскажут, что нужно в таких случаях говорить. Историю про мальчика Митю, которая называется «Самый первый папа», написал Андрей Ермоленко. В этом рассказе заключена подсказка родителям и объяснение ребенку о том, кто такой Отец Небесный, откуда берутся дети. Очень трогательная и поучительная история. Ее должен прочитать каждый, у кого есть дети.

Афон для детского сердца

Так называется книга, написанная монахом Симеоном Афонским. По сути, все христианские рассказы являются своеобразной священной горой Афон, которая разрушает в каждом сердце языческие храмы, возводя крепость истины Божьей, укрепляя веру, дух, питая все лучшее, что есть в ребенке или взрослом.

Монах своими рассказами ненавязчиво знакомит детей с прописными истинами Господними. В конце каждой истории находится вывод, который следует из нее. Рассказики все небольшие, их легко сможет дослушать до конца даже самый маленький христианин. Книга учит детей (да и родителей тоже) смирению, вере в Бога, добру, любви к Господу, видеть чудеса в привычном, делать выводы из всего произошедшего, думать в первую очередь о других, судить себя за свои ошибки, не стараться винить других в чем-то, не гордиться, быть смелым на деле, а не на словах. Кроме того, книга учит тому, что иногда несчастье тоже несет добро, а простая жизнь и есть уже счастье. Чтобы найти Царство Небесное, нужно потрудиться. Ради настоящей Любви нужно отдать все, и тогда Небеса станут ближе. Так учит монах.

И в этом свете открывается сила и глубина Детской Любви — вот она, премудрость Божья, ведь ребенок любит не за что-то. Сохранить детское сердце непросто, но именно такие люди и спасаются. Монах поучает не только малышей, его христианские истории, рассказы — и взрослому наука.

Полезно было бы почитать произведение «О лягушке и богатстве». Главная мысль рассказа заключается в следующем: хочешь брать, будешь жить земной жизнью, а если по сердцу духовная жизнь — учись отдавать. Еще много мудростей монах Афонский написал в виде историй поучительных и интересных. Эта книга полезна каждому, ступившему на праведный путь.

Христианские рассказы нужны в каждом возрасте как подспорье на пути к Богу. Читая ребенку, родители сами почерпывают светлое и доброе, что помогает им идти нужной дорогой и вести за собой детей. Пусть Бог пребудет в каждом сердце!

Сегодня мы будем говорить о любви, сокрытой в сказках. Рядом с ней всегда идет правда. Мы никогда не увидим любовь одну, потому что у нее есть неразлучный спутник – правда. Они всегда идут рука об руку, а поскольку в сказках много правды, то в них много и любви.

Давайте не забывать, что мы учились сказкам не в аудитории какого-нибудь факультета, а в объятиях бабушки, дедушки, мамы, отца. И того, что узнаёшь в них, ты уже не забываешь. Потому что там много тепла, много любви. А когда ты окружен любовью и от нее исходит это тепло, сердце твое раскрывается и вбирает.

Сказки скрывают в себе великую истину

Когда мы были маленькими, море было очень близко, и летом мы всегда ловили мидий. Собирали их, пытались раскрыть ножиком, но и они ломались, и мы часто резали себе пальцы. Поэтому, насобирав мидий, мы их несли бабушке. Она брала полотенце, пересыпала их в него, наливала в кастрюлю воду, а когда она закипит, опускала туда полотенце, и мы слышали, как ракушки в тепле раскрываются. Так раскрывается и сердце человека. Подобно этому, в теплоте объятий раскрывалось и наше сердце и впитывало всю истину, которую только может поведать детская сказка в своей великой простоте.

Сказки действительно скрывают в себе великую истину. Это факт. А когда не стало сказок, которые могли многое нам рассказать и дать много житейских уроков, тогда другие состояния и холодные экраны стали очаровывать наших детей. И дети остались одни, без истины и тепла, и с экрана стали впитывать не истину и любовь, а холод, и были им реально заколдованы.

На меня произвел сильное впечатление такой момент. Я почувствовал себя дико, чтобы не сказать ужасно, когда впервые увидел человека, ласкающего экран. Правду вам говорю. Я ехал тогда в автобусе в Афинах и вижу, как ребенок гладит экран. Я подумал: «Что он делает?» Даже не понял, что происходит. А он ласкал мертвый экран.

И тогда мне пришел такой помысл (дело было на Фоминой неделе): вот, Бог дал нам пальцы, что мы Его осязали, чтобы обнимали, согревали людей, а сейчас эти холодные экраны и мертвые аппараты хотят похитить у нас осязание, слух, зрение. Они отняли у меня осязание, отняли руки, которыми я должен обнимать. Конечно, если ты на короткой ноге с технологиями, тогда хорошо, мы ничего не отвергаем, но что, если я целый день глажу и ласкаю экран, а не обнял своего ребенка, брата, соседа, – что тогда?

Знаете, ведь я обнимаю не только руками, а может, и взглядом, может, словами, может, своим отношением к другому. А когда что-то мертвое похитило у меня осязание, тогда, конечно, и я сам утрачу это ощущение тепла, прикасаясь к чему-то мертвому, и другой, который стоит передо мной, замерзнет. А знаете, сколько людей нуждается в том, чтобы просто услышать доброе слово? Почувствовать ласку, оказаться в объятиях, испытать наслаждение и встретить улыбку?

Знаете, сколько людей нуждается в том, чтобы услышать доброе слово, оказаться в объятиях и встретить улыбку?

И знаете, чего стоит улыбка? Как-то пришел ко мне один ребенок (мы каждый понедельник проводим встречи с молодежью), пришел в первый раз, я его раньше не видел. Я ему поначалу ничего не сказал, просто взглянул на него и говорю:

– Добро пожаловать!

И этот ребенок остался. Он пришел и в следующий понедельник, и еще. Со временем стал мало-помалу исповедоваться и говорит:

– Отче, а знаешь, что привело меня сюда?

– Ты меня тогда увидел, ты ведь даже не знал меня, но улыбнулся и сказал: «Добро пожаловать!» А «добро пожаловать» мне даже мама не говорит, когда прихожу домой!

Вы только подумайте: одно слово! А я и не думал, что говорю что-то особенное. Одно слово, которое для меня ровным счетом ничего не значит, а для другого ― всё.

Сердце человека, душа человека – это вулкан, а в вулкане тепло, это не холодильник. И знаете, как мы обижаем и бываем обижены? Когда я люблю другого, и люблю сильно, но только держу эту свою любовь как бы в холодильнике. Чего же я жду? Пока любовь есть, ее отправляют в холодильник. Замороженная любовь. Но почему так получается?

А знаете, где звучат самые нежные и красивые слова? На кладбище. Но зачем произносить их там? Зачем терять время, данное нам? Человека, данного нам? Ту связь, которая могла быть у нас? Почему это всё надо терять? Идешь по кладбищу и слышишь: супруга что-то говорит (почившему) супругу, отец ― ребенку, и думаешь: но почему сейчас? Почему не раньше? Почему эти слова, такие горячие, сильные и нежные, такие сладкие, не могли прозвучать раньше, чтобы воскресить эту связь? Чтобы закрыть пустоты, наполнить человека? Почему?

Потому что тогда пришлось бы распахнуть свои объятия, открыть то, что в нас реально есть, тепло, которое в нас, и начать обнимать и говорить.

Наши дети, какими бы большими они ни стали, нуждаются в наших объятиях и сказках, во внимании и сладких словах. Этим дети наполняются, этим питаются, на этом они растут.

Помню одного старенького священника на нашем острове Санторини – такого простодушного, но в его простоте сокрыты были мудрость и опыт. Помню, я был совсем маленьким, пришла одна мать с младенцем на руках, чтобы над ней прочитали молитву, положенную на 40-й день после родов, и он в конце посмотрел на нее и говорит:

– Дочь моя, а если ты не покормишь ребенка, он плачет?

– Плачет, отче.

– Слушай! Если ты его не покормишь, младенец плачет. А если не вскормишь (т.е. не воспитаешь), потом будешь плакать ты.

Для воспитания нужны услада, нежность, Христос, тепло, сказка

А для воспитания нужны услада, нежность, Христос, тепло, сказка. Наши дети, как бы они ни выросли, навсегда останутся нашими детьми. Поэтому их всегда надо не очаровывать чем-то, а поучать своим искренним отношением и любовью, отдавать им не скупясь, передавать свой опыт и быть уверенными, что мы сможем их воспитать, пока они вырастут. (На самом же деле они никогда не перестанут быть детьми, впрочем, как и мы сами.) И не будем забывать, что ребенок – это существо, которое уже стяжало Царство Небесное.

А теперь давайте рассмотрим одну сказку, чтобы увидеть в ней любовь, нежность, опыт, воспитание и живую связь.

Помните Красную Шапочку? Мы все ее помним, эту девочку, получившую имя по части своей одежды, по красной шапочке. Но почему это побуждает меня остановиться на ней?

Отцы Церкви говорят: «Знаешь, дитя мое, что такое Бог?» У них имелся опыт Бога, а не знание (когда я что-то прочитал), они жили Богом, могли Им дышать, видеть Его во всем, радоваться Ему, ощущать Бога. Святые видели Бога повсюду, а более всего – в лице другого. Поэтому они никого не могли уязвить и ранить ― эти святые и простодушные люди, у которых были простота, кротость и любовь, эти люди, которые вступали в жизнь и боролись.

Помню свою бабушку. И посмотрите сейчас, какое же у нее было богословие: она вкладывала Христа в сковородку с едой! Правду вам говорю. Потому что я как сейчас вижу ее перед дровяной печью, как она, прежде чем закрыть печь крышкой, крестилась, потом крестила сковородку и говорила:

– Да будет сладко и вкусно, как слова Христа!

А я жался к ней, ребенок, дергал ее, как всегда, за фартук и повторял про себя:

– «Ах, дитя мое, – потому что так она говорила, – да будет сладко и вкусно!» А что это такое – слова Христа? Как бы мне их узнать, чтобы посмотреть, что такого говорит Христос! Это же так здорово, что они ― что-то сладкое и вкусное!

И так наша необразованная бабушка вводила нас в богословие, богословие кухни, богословие еды, чтобы показать, что Христос – Он повсюду, и не просто повсюду, но Он еще и сладок и вкусен. И бабушка передала Его нам такими простыми способами – она, еле читавшая по слогам и вместо подписи поставившая в своем удостоверении крестик. Причем это были все данные ее удостоверения! Не нужно было ни имени, ни подписи, а только этот крест. Восхитительно!

Итак, Красная Шапочка ходит в красной шапочке.

Отцы свидетельствуют, что Бог есть огонь. И один старец на Святой Горе Афонской в простоте своей говорил так:

– Отче, скажу тебе: Бог, когда создавал нас, Он смотрел на Себя в зеркало, – чтобы объяснить мне, что значит образ Божий, в том смысле, что человек есть образ Божий. – Следовательно, если мой Отец, Создатель, сотворивший меня Своими собственными руками, – огонь, то что же такое человек? И он огонь.

Так что же означает красная шапочка? Красная шапочка говорит об огне, горящем над нашей головой. Вот богословие человека! Если он правильно обращается с этим огнем, то и других обогреет и просветит, – если будет освящать жизнь и хорошо распоряжаться тем огнем, который получил от Бога. Если же станет осквернять жизнь, то сам обожжется и сгорит. А знаете, что это такое? Вы когда-нибудь видели лес, выжженный пожаром? Только что, накануне, увидеть его, войти под его прохладную сень и сказать: «Какой рай!» А немного спустя ― прийти и сказать: «Какой же тут ад!»

Итак, Красная Шапочка обладает огнем жизни. И кое-чем еще. Первое письменное свидетельство о ней датировано 1670-м годом, а она с тех пор всё остается ребенком. Как это здорово! А вы когда-нибудь видели, чтобы Красная Шапочка состарилась? Она столько веков остается ребенком! Далее, она перешагнула через границы. Кто может утверждать, будто она француженка или англичанка? Никто.

Итак, она преодолела границы, вечно остается ребенком, заходит во все дома и становится другом всех детей. Что означает, что она живая и истинная: у нее есть жизнь – огонь, данный ей Богом, и есть молодость.

В одной песне поется: «Молодость – это дар, она пылает подобно огню». И наша катастрофа и грех заключаются в том, что мы гасим этот огонь, имеющийся у молодости; мы становимся пожарными этого огня, огня Божия, огня, который есть у молодых. Это наша катастрофа, грех, мрак. Мы делаем это вместо того, чтобы зажечь огонь и научить человека его поддерживать. Вы ведь знаете, как поддержать огонь: подуем на угли, чтобы они раскалились, и он от одной искорки вспыхивает и тут же разгорается.

Это вам ни о чем не напоминает? О том, как создавал нас Бог? О вдуновении Божием . Святитель Григорий Богослов говорит об этом «первом Святом Причастии» – вдуновении Бога, которым Он оживотворил человека, вложил в него огонь жизни, огонь души, и образовал в нем жажду и алкание вечности.

А теперь мы, извините, немного перемешаем сказки. Помните еще одного злого волка? Как он бросился ломать домики, которые построили себе три поросенка? Вот еще одна глубокая философия и богословие, еще одна ценная, живая сказка. Он пытался сдуть их домики, а потом надел овечью шкуру, ведь зло всегда хочет выглядеть как добро. Зачем? Чтобы на нас повлиять, заманить, тогда оно с легкостью приходит и похищает, что у нас есть хорошего, приходит и занимает место добра. Ведь зло этого и хочет – занять его место, поэтому оно всегда говорит приятные слова, чтобы нас обхитрить и уничтожить.

В сказках зло редко выступает в человеческом обличье (сказка не хочет винить ни одного человека), оно появляется в образе животного, поскольку в человеке, который его примет и впустит, зло распаляет животные инстинкты. Берет ― и с человеческого уровня швыряет тебя на уровень животного, или даже ниже животного. Ведь человек иногда может стать хуже и опасней скота.

Итак, у Красной Шапочки есть дар жизни. Не напоминает ли вам это об одном большом церковном празднике? О Пятидесятнице. На Пятидесятницу мы празднуем сошествие Святого Духа. Видим пламя на головах святых апостолов. Так вот, чтобы обращаться с этим полученным огнем, человек нуждается в благодати Божией, благодати Пресвятого Духа, чтобы стать его добрым распорядителем, стать изрядным освятителем собственной жизни, реально вкусить чудо жизни и возрадоваться ему.

Итак, получив дар жизни и благодать от Бога, Красная Шапочка выходит из дому. И посмотрите тут на реализм матери. Что она делает? Она говорит ей:

– Ты пойдешь к своей бабушке.

А бабушка живет на другом конце леса, значит, ей надо будет пройти через лес, чтобы дойти до бабушки, и мать отпускает ее одну.

Ребенок берет у нас корзинку, выходит, вступает в житейскую борьбу; а корзинка – ум и душа человека

Наши дети когда-нибудь станут 16–17–19-летними и тоже уйдут из дома – здесь сказка права, она не станет морочить тебе голову, она скажет правду. Ребенок уйдет, и можешь ли ты пойти за ним? Не можешь. Что же ты можешь сделать, когда ребенок уйдет? В сказке на это указывает одна очень важная деталь: мать наполнила ей корзинку. Так и ребенок берет у нас корзинку, выходит, идет своим путем, вступает в житейскую борьбу; а корзинка – ум и душа человека.

И знаете, в чем наша проблема? В этой пустой корзинке. Она становится очень легкой добычей, многие захотят вытряхнуть эту корзинку, т.е. душу, и выбросить ее содержимое. И если я ее не наполню, это сделает кто-нибудь другой. Этот ум, если я его не наполню, ― его наполнит кто-нибудь другой. В этом состоит моя ответственность, в этом моя борьба. Ребенок уйдет, я не смогу за ним следить, он расправит свои крылышки и упорхнет, но я должен наполнить его корзинку.

Как же это происходит? Смотрите, мы уже много лет совершаем тут одну огромную ошибку.

Когда мы были маленькими, мы ходили в море рыбачить на хорошей лодке. Представьте себе, забираемся мы, детишек 10–15, в лодку, и лодочник говорит:

– Сядьте поближе друг к другу!

Мы садимся на одну сторону, и лодка накреняется. Он опять говорит:

– Половина сюда, а половина с той стороны, иначе лодка утонет!

Сегодня дети тонут потому, что мы наполняем их ум, а душу опустошаем

Сегодня дети тонут потому, что мы наполняем их ум, а душу опустошаем. Это хорошо, когда ум наполняется, но должно быть равновесие, потому что если душа будет пустой, лодка утонет.

Иногда становится жаль детей, когда видишь их ранцы, которые больше них самих, и понимаешь, что им просто некогда поиграть. Время их всегда чем-нибудь занято: английский, французский, китайский… Всё это хорошо и благословенно, но постой: а душу его ты наполнять не будешь? Часто у нас даже бывает наоборот, потому что мы каждым своим движением, вместо того чтобы наполнить душу, ее опустошаем. Наполняем его ум, а ребенок утопает: у него нет равновесия. А потом, после катастрофы, бывает уже очень трудно его вытащить. Поэтому человека надо наполнять: ведь он – не только желудок и не только ум, но и душа. Не будем забывать об этом!

Часто бывает – скажешь что-нибудь человеку, и на него это сильно воздействует. Расскажу вам один случай.

Одна бабушка водила своего маленького внука за ручку. (Ах, эти бабушки! Моя бабушка 18 лет тому назад отошла ко Христу, а я о ней всегда помню, и нет такого дня, когда бы не помянул ее. Она с нами много не разговаривала, но очень нас любила.)

Итак, эта бабушка вошла в храм. А в это время шла праздничная вечерня, и священники как раз выходили из алтаря на входе. Тут один из священников остановился, улыбнулся малышу, погладил по голове и пошел дальше.

Когда этот ребенок вырос и спустя какое-то время пошел в школу, его спросили:

– Кем ты хочешь стать?

– Священником!

– Почему?

– Потому что хочу улыбаться и гладить людей по голове!

Всего одно движение – и душа приняла его, человек наполнился и сказал: «Я не хочу этого терять!» А разве эта улыбка, это прикосновение и ласка дорого стоили?

Итак, чтобы наполнить душу, чтобы богословствовать и проповедовать у себя дома на кухне, на автомойке, на работе, будем обнимать, будем целовать.

Святой Порфирий, как и святой Паисий, говорит:

– Даже если ребенок спит, подойди и поцелуй его.

– Но он же не понимает, он ничего не чувствует!

– Зато душа его чувствует.

Поэтому обнимай, целуй, ласкай, говори, улыбайся.

Иногда я думаю о себе: «Да православный ли я?»

Иногда я думаю о себе: «Да православный ли я?» С этим моим нескончаемым ропотом с утра до вечера, мне кажется, я какой-то протестант! (Господи, помилуй!) А где тогда моя радость, где мир?

Подхожу к зеркалу и смотрю на себя. И заметьте, что тут происходит. Когда мы смотримся в зеркало, знаете, куда направляется наш взгляд? На ту точку, которая нам не нравится. Я смотрю именно на нее. Это правда. А что мне не нравится, глаза? Смотрю на них. Не нравятся волосы? Смотрю на них. Нос? Смотрю на него. Но постой! Разве всё лицо – это только нос? Или только брови, глаза, и ничего другого нет? Так зачем же ты идешь и смотришь на то, что тебе не нравится?

К сожалению, то же самое, что перед зеркалом, мы идем и делаем со своими детьми: у нас стоит постоянный ропот, протест – нам не нравится ничего!

Расскажу вам о . У него была очень бурная молодость, но он преобразился и от свирепости (αγριότητα) пришел к святости (αγιότητα)! И сразу думаешь: «Тут что-то произошло, дитя мое! Дай-ка я вникну, посмотрю, из-за чего он преобразился!» Вникаешь и видишь его отца, державшегося очень деликатно.

Знаете, что такое отцовство и материнство? Это искусство хирурга. Нам надо брать в руки скальпель, а не саблю. Мы ведь не собираемся отрубать головы, а хотим лечить. Одно дело – сделать операцию, и другое – зарезать человека. И мы, поскольку мы христиане, должны думать так: «Буду прикасаться к другим бархатной перчаткой!» (А не: «Ну погоди, вот в воскресенье причащусь, тогда покажу тебе!»)

Святой Силуан, когда был молодым, любил погулять. Однажды он вернулся поздно, навеселе, а отец не спит, сидит на стуле. Глаза открыты.

– Папа, что ты делаешь? Не спишь?

– А что же ты делаешь?

– Дитя мое, послушай! Тебе хочется развлечься. Это свойственно твоему возрасту. Но когда развлекаешься, ты ведь помолиться не можешь! Можешь?

– А кто-то ведь должен молиться! Так что ты развлекайся, а я буду молиться.

И юноша получил большой урок. Он думал: «Он не спит, когда меня нет, молится за меня! Даже не отругал!»

Помню еще один случай с ним и его отцом, когда отец работал в поле и однажды в пятницу велел ему приготовить обед, а будущий святой приготовил свинину. Отец ничего не сказал ― и только через несколько месяцев спросил:

– А ты помнишь ту пятницу, когда ты приготовил свинину и принес мне ее в поле?

– Но как ты вспомнил эту свинину через полгода?

– Да, дитя мое, вспомнил, потому что, знаешь, я ведь тогда ее ел, а мне казалось, что я ем дохлого пса.

– Да неужели она была такая невкусная? Разве я плохо приготовил?

– Ты приготовил ее хорошо. Да святятся руки твои, дитя мое! Но тогда была пятница, день Распятия Христа. Мы сели тогда под дерево, а я смотрел на его ствол и думал, что это Крест Христов. Христос висит вверху распятый, истекает кровью, а мы внизу едим мясо.

Юноша был потрясен. Отец полгода искал подходящего момента, чтобы преподать ему этот сильный урок и согреть ему сердце, раскрыть его и направить ко Христу.

И за великим святым нашего века, таким кротким и услаждающим, стоит отец, у которого были терпение, нежность, сладость, связь со своим ребенком, общение с ним. А я рвусь причастить своего ребенка! Но я же не Святой Потир! И во мне нет ни Бога, чтобы преподать Его ему, ни лжицы любви, чтобы его причастить. Как же мне наполнить своего ребенка?

В сказке мать наполняет корзинку Красной Шапочки, и та идет и пересекает лес. Но почему лес? Потому что лес очень напоминает жизнь человека: в нем есть опасные места, много разных тропинок, и в нем легко заблудиться, сгинуть. Там есть ямы, овраги, непроходимые чащобы; кругом почти везде сумрачно, и только где-то светло; там холмы и низины, всё что хочешь: высоты, мрак, свет. Разве он не напоминает нашу жизнь?

И если корзинка твоя полна, ты заходишь в лес. Встретишь ли ты там зло? Встретишь. А теперь посмотрите, что делает зло.

Почему зло не стало есть Красную Шапочку, такую юную и нежную, а проглотило бабушку? А ну постой. Господи, помилуй! Да что же это за волк был такой? Почему он сделал это? Потому что зло всегда пожирает нашу цель.

Итак, Красной Шапочке предстояло пройти какой-то путь. Из-за своей неопытности она отправляется в путь с запасами, которыми снабдил ее дом. Она отправляется в путь в своей неопытности, вступает в жизнь, которую представляет лес, и направляется к бабушке, живущей на другом конце леса.

Сама бабушка уже перешла лес, она олицетворяет опытность. Неопытность с запасами вступает в жизнь, подвизается и держит путь к опытности. Что же делает зло? Зло уничтожает нашу цель.

Допустим, кто-нибудь придет ко мне сегодня и скажет:

– А ты сейчас веришь в вечность? В Царство Небесное?

Если моя цель – Небесное Царство, а зло придет ко мне и скажет: «Его не существует!» – то я всё равно буду бороться, любить, прощать, буду подвизаться, чтобы войти в него. Вспомните об Одиссее.

Хорошее у него имя – Одиссей. Вы знаете, кто это. Имя его происходит от слова οδύνη (страдание, боль, мучение). Одиссей – это измученный человек, ищущий свою родину. Он оказался в дальних странах и ищет родину, он обошел все ложные родины и раи, встававшие у него на пути, чтобы добраться до своей истинной родины.

Так бывает и с нами. Моя родина – Христос. Пусть явится материя, явится плоть, явится власть, явится богатство и скажет мне:

– Я твоя родина.

Нет, не ты! Это Христос моя родина.

Одиссей там терзается, борется, падает и встает, к чему-то приходит и снова уходит в путь. И этот огромный путь, описанный Гомером, – это внутренний путь человека, возвращающегося к себе на родину.

А теперь подумайте, что было бы, если бы Одиссею сказали:

А знаете, где мы встретим Горгону? И знаете, как ее зовут? Ее зовут Совесть. В какой-то момент ты встретишь ее, и она скажет тебе:

– Жива ли душа твоя?

И как хорошо будет ответить ей еще: «Жив Господь мой»! Может ли быть покой и мир больший, чем если ты продолжишь свое путешествие сквозь время в бескрайних водах милости и любви Божией?

Не будем же бояться ничего. Разве есть что-нибудь лучше, слаще и прекрасней Христа? Поэтому давайте жить Христом, радоваться Ему, вкушать Его, насыщаться Им и быть уверенными, что нам не надо другого рая, потому что мы живем Христом-Раем каждый день!

()

Христианские рассказы для детей

Выбор

Пожар Не обманывай! Рога - символ гордости Из любви Горький плод обмана Выбор Трудный путь к Богу Доверие Посмотри на себя Обольщение Запрещенная воскресная школа Выбирай лучшее!

Пожар

В детстве я увлекался огнем. Мне нравилось наблюдать, как желтое пламя, немилосердно пожирая сухую траву, превращалось в сизый дым и бесследно растворялось в воздухе. Иногда я срывал горящую соломинку и потягивал из нее дым, воображая, что это настоящая сигарета.

Дорога в школу проходила через лес. Я знал, что родители не увидят меня здесь, и почти каждый день жег костры. Наловчившись регулировать силу огня и тушить пламя, я возомнил себя бесстрашным героем. Даже зимой мне ничего не стоило развести на снегу костер. Любуясь, как скручиваются в огне мохнатые лапы елей, я с удовольствием вдыхал приятный запах потрескивающей хвои и прыгал через костер, ощущая его горячее дыхание.

Как-то раз мы вместе с одноклассником подожгли поляну. Сухая трава, потрескивая, долго переливалась золотистыми язычками. Когда огонь стал приближаться к сосняку, мы испугались и принялись затаптывать пламя. Однако оно неумолимо ползло в лес.

Вдруг я понял, что могут загореться деревья, и я буду виновником лесного пожара. Я в отчаянии стал просить у Бога прощения и молить о помощи. Господь услышал меня, и произошло чудо. Пламя начало ослабевать и через несколько минут, судорожно вспыхнув в нескольких местах, угасло. Посреди леса осталась огромная черная плешь.

Даже после такого, кажется незабываемого, случая я по-прежнему воровал дома спички и жег костры.

Однажды в теплый сентябрьский день возвращаясь из школы знакомой тропинкой, я стрелял по сторонам зажженными спичками, несколько раз останавливался, поджигал сухую траву. Домой идти не хотелось. Приблизившись к усадьбе, я перелез через забор и решил поиграть в огороде.

Здесь на деревянном помосте возвышался огромный стог сена, а рядом стоял маленький стожок с длинным шестом посередине. Вокруг валялись клочья почерневшего прошлогоднего сена. Собрав его в кучу, я решил развести небольшой костер. «Егор, это очень опасно, рядом большой стог!» - как будто кто-то предупредил меня, и я невольно оглянулся. «Да я мигом потушу!» - успокоил я слегка взволновавшуюся совесть и чиркнул спичкой. Трава вспыхнула, и дым тонкой струйкой тут же поднялся вверх.

Потушив костер, я пошел домой, не спеша переоделся и сел обедать.

Пожар! Сено горит! - вдруг донесся с улицы отчаянный крик старшей сестры.

Я сразу все понял и вихрем вылетел из дома, надеясь в два счета потушить огонь. Однако было уже поздно. С огорода, где всего несколько минут назад я разводил маленький костер, поднимались огромные клубы дыма. Зловещее пламя безжалостно уничтожало заготовленный на долгую зиму корм.

Я понимал, что такое пламя мне уже не остановить, но в отчаянии хотел прыгнуть в огонь, как обычно делал, и все же попытаться потушить его. Меня вовремя оттащили в сторону крепкие руки отца. От едкого дыма из глаз неудержимо побежали слезы, перехватило дыхание...

Со всех сторон на помощь бежали соседи. Одни, не теряя драгоценного времени, выстроились цепочкой от скирды до речки и стали передавать ведра с водой, другие вилами откидывали в сторону уцелевшее сено. Кто-то уже успел вызвать пожарную машину.

Я метался по огороду, хватаясь за все подряд: то носил воду, то раскидывал сено, путаясь под ногами соседей, но от моих усилий огонь ничуть не уменьшался. Чувство досады, осуждения и презрения к себе жгло сердце, гордость и самоуверенность куда-то исчезли.

Наконец послышался пронзительный вой сирены и в огород въехала пожарная машина. Выскочив из кабины, пожарники растянули шланг, но он оказался дырявым. Мелкие струйки воды фонтаном били во все стороны. Без особых усилий пожарники потушили и без того догорающий стог.

Кое-где еще клубился дым, вокруг тлело раскиданное мокрое сено. Небольшую уцелевшую часть сена сложили в стороне. Самое страшное, казалось, осталось позади, однако для меня самое страшное только начиналось.

Вечером мы обычно всей семьей собирались для чтения Библии и молитвы. Здесь мы делились радостями и переживаниями, рассуждали о прочитанном, родители часто рассказывали разные случаи из своей нелегкой жизни.

В этот вечер на душе у меня было очень тревожно. Папа и мама строили всякие догадки и предположения, как возник пожар.

Может, Спасибин поджег? - вслух размышляла мама.- Он нас больше всех ненавидит!

Все возможно,- согласился отец.- Похоже, пожар был запланирован. Как будто еще с ночи под стог был подставлен фитиль.

Приехал поздно, да и шланг дырявый взял...- с горечью добавила мама.

Все подозрения падали на бывшего участкового милиционера, а теперь пожарника Спасибина. Он нас ненавидел, как и многие сельчане, за то, что мы, как они говорили, изменили русской православной вере и перешли к баптистам. В отместку нам не раз били стекла и бросали во двор тухлые яйца.

Мои братья и сестры притихли и с сожалением смотрели на горюющих родителей, а я от страха боялся поднять глаза. «Может, признаться? - крутилось в голове.- Нет, только не сейчас! Меня все возненавидят, будут презирать. Ведь я уничтожил труд всей семьи, без корма оставил скотину... Хоть бы никто не вспомнил, что я любитель костров». К счастью, родителям было не до меня.

Похоже, это он мстит нам,- устало вздохнул отец.- Ну что ж, Бог ему судья. Проживем как-нибудь до весны...

Наступившая зима была необычайно холодной. Ртутный столбик, бывало, падал ниже сорока. На сердце у меня было так же холодно, неуютно и мрачно. Казалось, огромная ледяная глыба придавила меня и не отпускала ни днем, ни ночью. Не один раз просил я у Бога прощение за непослушание и самонадеянность, но облегчения не получал. Часто мне казалось, что вот-вот кто-то откроет мой ужасный секрет. Грех разделил меня с родными, я не мог смотреть им прямо в глаза и в конце концов замкнулся в себе.

«Летом буду работать больше всех! - успокаивал я себя, мечтая этим загладить вину.- Накошу сена много-много!» Костры я уже не жег. К огню у меня появилось неистовое отвращение.

Наступила весна. А у меня в душе по-прежнему царил холод и мрак. Все мои решения хоть как-то загладить вину не приносили мне мира и покоя. Без особой радости я наблюдал, как в лесу появились огромные проталины, как расцвели подснежники, а потом мать-и-мачеха и медуница.

Закончился учебный год. Я перешел в восьмой класс.

Вот и лето наступило,- как-то за обедом сказал отец, щурясь от бьющего в окно яркого солнца.- Самое трудное осталось позади. Слава Богу, пережили нелегкое время! А нынче трава хорошая... Недельки через две можно отправляться на сенокос.

Я не мог дождаться предстоящей работы и действительно готов был гору своротить, только бы искупить тайное преступление.

И вот сенокос начался. Я работал, как мне казалось, больше всех. Коса жужжала и пела в моих руках. После каждого взмаха на землю ложилась ровная зеленая полоса. Терпкий запах свежескошенной травы приятно щекотал ноздри. Я выкашивал отдельные огромные поляны и каждый день подсчитывал, сколько еще нужно сена, чтобы восполнить нанесенные пожаром убытки.

Отец заметил, что я накосил больше всех и похвалил за усердие.

После сенокоса меня еще больше стали мучить угрызения совести: «Ты накосил сена больше, чем сжег? Ну и что из того? Ведь до сих пор все думают, что виноват Спасибин. Ты успокаиваешься, что никто не знает о проступке? Но Бог обо всем знает. Тобой все довольны, хвалят? А на самом деле ты - обманщик».

Незаметно промчалось лето. Я снова пошел в школу, старался хорошо учиться, примерно себя вести. Как-то раз мой классный руководитель, встретив отца, похвалил меня за хорошую учебу и прилежание.

Когда папа рассказывал маме, что учитель доволен мной, я с горечью думал: «На самом деле я не такой хороший. Я обманщик, трус...» Укоры совести становились невыносимыми, я мучился под тяжелым бременем вины. «Надо во всем признаться,- говорил я себе.- Нельзя так жить дальше. Хватит лицемерить! Если Христос придет, я же останусь вместе с грешниками!»

Каждое воскресенье мы всей семьей ездили в город на богослужения. Кроме того, я посещал подростковые собрания. Слово Божье часто касалось моего сердца, и тогда мне казалось, что проповедник, зная, что творится в моей душе, говорит лично для меня.

На одном из собраний пресвитер проповедовал о Божьем милосердии. «Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды»,- прочитал он из Библии. Этот стих я знал наизусть, но никогда не задумывался над его значением.

«Бог может простить любой грех, если человек признается в нем и захочет оставить,- говорил проповедник.- Но для этого необходимо исповедать свою вину не только перед Богом, но и перед тем, против кого мы согрешили. Бог прощает кающегося и снимает с него бремя греха...»

От этих слов у меня замерло сердце. Тревожные мысли с новой силой нахлынули на душу: «Сколько ты будешь мучиться? Разве ты не устал от непрестанных угрызений совести? Не откладывай, сегодня же признайся во всем, и Бог освободит тебя...»

Я понимал, что так жить дальше невозможно, а признаться не было сил. В памяти снова и снова всплывало все, что я так старательно скрывал от родителей. По дороге домой я не мог забыть услышанного на собрании и от внутреннего беспокойства не находил себе места.

После ужина, когда все собрались на молитву, я дрожащим от волнения голосом спросил:

Помните, в прошлом году у нас сгорело сено? Все молчали.

Это я его поджег, а не Спасибин... Я там... около стога...